Ослепленный возможностью продолжения интереснейших исследований, я на какое-то время закрыл на все глаза и продолжал работать над препаратом.
Через некоторое время Г. привел в лабораторию группу добровольцев, на которых он хотел испробовать действие препарата. Я пытался убедить его, что В‑17 (так мы называли основной на тот момент вариант препарата), – еще не проверен достаточно полно, что у него могут иметься нежелательные клинические последствия, однако Г. не хотел и слушать моих аргументов – для него главным было то, что только на людях он мог достоверно и точно проверить возможность чтения и передачи мыслей на расстоянии, что особенно интересовало его в нашей работе. Надо признаться, что и сам я был настолько заинтересован в наших экспериментах, что легко дал себя уговорить. Единственным оправданием мне служит то, что Г., если бы я не согласился, воспользовался бы своей властью и возможностями своей организации, чтобы проводить опыты, несмотря на мой отказ в них участвовать.
Опыты на людях дали ошеломляющие результаты. Если в случае с животными мы могли сомневаться в факте телепатии, а явление телекинеза наблюдалось только у крыс, то эксперименты на людях – классические серии на картах Зеннера – неопровержимо доказали, что препарат В‑17 в течение некоторого времени после приема дает совершенно отчетливое проявление эффекта телепатии, причем проявлялась способность как к восприятию информации, так и к передаче ее на расстояние. Эффект наблюдался на расстоянии нескольких метров и не исчезал при установке различных экранов. В процессе эксперимента выявились добровольцы с большей или меньшей способностью к телепатии, некоторые показывали просто фантастические результаты, но хотя бы в слабой степени эффект препарата В‑17 проявлялся у всех участников эксперимента. По ходу нашей работы мой куратор проявлял все большую нетерпимость, вмешиваясь в ход научной деятельности. Еще больше проблем возникало у меня с одной из его сотрудниц, некоей А. Р. Эта женщина неоднократно заставалась мною и моими сотрудниками за попытками обыскивать в наше отсутствие лабораторные шкафы, она вскрывала столы сотрудников, переснимала записи. Я пытался апеллировать к академическому руководству, но мне всякий раз со вздохом отвечали, что интересы безопасности государства превыше всего и ничего, к сожалению, поделать нельзя – поэтому идите, Валентин Сергеевич, и спокойно работайте.
Чаша моего терпения переполнилась, когда я с абсолютной точностью убедился, что частый прием В‑17 приводит к негативного рода изменениям в коре головного мозга и наносит здоровью человека ощутимый вред. Я потребовал немедленно прекратить эксперименты и продолжить работу над препаратом с целью устранения побочных эффектов, а опыты ставить только на лабораторных животных – но Г. словно с цепи сорвался: он категорически отказывался прекратить эксперименты и настаивал на увеличении темпа работ. Как я ни был далек от их интриг, у меня все же появилось ощущение, что генерал Г. ведет свою собственную игру, независимо от руководства.
Естественно, времена изменились, в обществе произошли перемены, и могущество организации, в которой служил Г., несколько поубавилось.
В моей жизни в то время тоже произошли печальные перемены. Внезапно умерла моя горячо любимая жена. Это явилось для меня огромным ударом, потому что я в мыслях своих никогда не держал, что переживу ее. Эта женщина давала мне не только свою любовь, но и силы жить и работать. Я благодарен судьбе за то, что мы были счастливы двадцать лет…»
Я оторвалась от рукописи Валентина Сергеевича и перевела взгляд на мамин портрет. Знала ли она про таинственный препарат? Очевидно, знала, но не все, она умерла раньше… Глаза мои переместились на часы, и я с изумлением увидела, что уже пять. Следовало отложить записки и собираться на встречу с Эриком. Я наскоро подкрасилась, расчесала волосы и в раздумье остановилась у платяного шкафа. С одной стороны, следовало одеться поприличней – не в джинсах же идти к мужчине, с которым у меня мало-помалу установились какие-то отношения. С другой стороны, свидание у меня было явно деловое. Так что я с сожалением отбросила мысль о черном трикотажном платье, которое мне очень шло – во‑первых, к нему нужен был соответствующий макияж и туфли, а во‑вторых, платье так обтягивало фигуру, что любой мужчина мигом забывал о делах (это не мое утверждение, а Олега, а он никогда не врет). Пришлось надеть брюки и мой любимый серовато-зеленый свитер с высоким воротом.
В половине шестого я уже поджидала Эрика у его двери на лестничной площадке. В последний момент мне вдруг никуда не захотелось идти, да и страшно было, но раз обещала человеку, то слово надо держать. Он вышел из лифта и чуть заметно поморщился.
– Добрый вечер, – выдавил он неохотно.
– Добрый вечер, – ответила я.
Во мне проснулись вчерашние подозрения. Все-таки он очень странный. Вчера чуть не умолял меня прийти к нему, чтобы присмотреть за ним, а сегодня морщится и разговаривает сквозь зубы.
– Как вы себя чувствуете? – спросила я.
– Как обычно, – услышала я короткий ответ.
Я собралась было распрощаться с этакой неблагодарной личностью и идти себе восвояси, но что-то подсказало мне взглянуть на часы. Семнадцать тридцать ровно. Стало быть, сегодня Эрик приехал с работы чуть пораньше, потому что обычно мы встречались с ним у лифта в семнадцать тридцать три.
– Не подумайте, что я навязываюсь, но вчера вы сами просили меня прийти, – спокойно и доброжелательно сказала я, мне нужно было протянуть несколько минут. – Так что я уж и не знаю, как быть. Вы хотите сказать, что я могу быть свободной?
При таком раскладе любой мужчина, разумеется, если он не законченный хам, почувствует себя виноватым.
– Нет-нет, – воскликнул Эрик, – я очень вам благодарен…
После этих слов он замолчал, лицо его покрылось бисеринками пота и опять приобрело то отсутствующее выражение, которое я видела, когда мы ехали с ним в лифте. Так продолжалось минуту, как раз столько времени нужно, чтобы доехать до моего четвертого этажа, отметила я про себя. Потом Эрик очнулся, поглядел на меня жалко и растерянно, совсем как Валентин Сергеевич в больнице, а потом все стало как раньше. Эрик был смущен, но надменное выражение исчезло с его лица, он стал разговаривать, быть может, и слишком горячо, но как человек:
– Добрый вечер, Лариса… Знаете, я думал обо всем, что произошло вчера, и решил, что не могу взваливать на вас свои проблемы. И мне так неловко… женщина, молодая, привлекательная, видит меня в неприглядном виде. Я нахожусь в бессознательном состоянии, мало ли что я могу натворить…
Должна признаться, что его слова о молодой привлекательной женщине вызвали у меня легкое приятное головокружение, и я даже пожалела, что не надела черное платье, но вовремя опомнилась. Сделав вид, что не придала значения его словам, я прошептала:
– Эрик, давайте не будем обсуждать все это на лестнице. Соседи могут наблюдать за нами через дверной глазок. Вы же не хотите меня скомпрометировать! Я девушка честная и не хочу, чтобы видели, как я уговариваю вас впустить меня к себе в квартиру. Так что давайте, пока не поздно, скорее туда войдем.
