— Ну давай, Нинок, мамке привет передай.
И Карпеткин, переваливаясь уткой, пошел к своему подъезду.
Дома пахло одиночеством и книжной пылью. Коридорные стенки до самого потолка были завешаны полками, на которых выстроились одинаковые ряды очень красивых крупных книг, высоких, черных, с золотым тиснением и в огромном количестве. Они стояли тут испокон веков, и Нина еще ни разу не видела, чтобы кто-то из родителей вынул хоть одну такую книжку из длинного золотого ряда. Сама же она однажды по дороге в свою комнату взяла и вытащила первую попавшуюся, чуть не уронив могучий тяжелый том. Он нехотя, с каким-то сухим треском покинул свое насиженное место и дался в руки. Нина еле дотащила книгу до комнаты, аккуратно положила ее на подоконник и торжественно открыла, прочитав название по складам: «Эн-цик-ло-педи-я Брок-гау-за и Еф-ро-на, том 9-й».
Она пролистнула несколько страниц с длинным списком фамилий, и вдруг ей открылся потрясающий глаз. Он был круглым, карим, с ресницами и смотрел на нее внимательно и немного грустно. У края глаза что-то висело, и Нина с трудом прочитала: «слезный мешочек». С трудом, потому что было написано хоть и по-русски, но с какими-то совершенно незнакомыми и, как показалось Нине, лишними буквами. На этой же странице были еще разные рисунки: глазного дна, например, схемы глазных яблок, роговиц и всякого разного другого глазного, ведь 9-й том начинался на букву «Г»! Нина узнала тогда много нового, рассматривая эту странную станицу на букву «Глаз»!
Именно тогда золотая энциклопедия стала главным Нининым другом, и девочка могла поговорить с ней на совершенно разные темы! Именно поговорить. Она теперь часто сидела над этой волшебной книгой, с восхищением рассматривая черно-белые картинки, необычные и так не похожие на яркие рисунки в обычных детских книжках.
С тех пор это превратилось в увлекательную игру: когда Нина шла к себе в комнату, то наугад тыкала пальцем в первый попавшийся том, который и несла к себе на кровать, садилась по-турецки и начинала изучать. Ей очень нравилось разнообразие тем и рисунков: все было хоть и по порядку, по алфавиту, но все равно в куче, знакомые темы переплетались с совершенно фантастическими, простые бытовые рассказы о кухне и продуктах вдруг перемежались военными терминами и непонятными схемами, а статьи о животных упирались в маленькую заметочку о какой-нибудь гадкой болезни, которую Нина поначалу пропускала, побаиваясь разглядывать медицинские картинки, но со временем и они очень увлекли ее. Она увидела, что человечье сердце, например, совсем не такое, как она себе представляла и рисовала — красненькое, пронзенное маленькой стрелкой, а совсем другое, похожее на овальный мешочек, пронизанный разнокалиберными сосудами, а главное, что ее безумно удивило — сердце было разноцветным! Нина наутро даже не забыла спросить маму, которая встала проводить ее в школу:
— А у меня тоже разноцветное сердце?
— С чего ты взяла? Сердце красное, — зевая, сказала мама. — Оно ж качает кровь, значит, все в крови…
— А вот и нет! В нем есть синие жилки, голубые прожилки, там есть кусочки бежевого, еще бордовое, алое и белое! Белое — это жир!
— Какой в сердце жир! Иди, ученый ты мой, в школу, иди, а то опоздаешь!
Этот золотой заборчик из энциклопедий был основным ее детским оберегом, защищающим от грустных мыслей и радующий своей золотой одежкой, которая таинственно поблескивала в темноватом коридоре. Одна Нина никогда не оставалась — с ней вечно были Брокгауз и Ефрон! Они стали ее воображаемыми мальчишками-друзьями, Фридрихом и Илюшкой, она задавала им вопросы, а те с удовольствием, как могли, отвечали, шелестя страницами. Даже когда все Фридрихи-Илюшки стояли в ряд на полке по алфавиту, Нина все равно могла с ними поговорить, идя, скажем, из своей комнаты на кухню или в туалет.
— Ну что, Фридрих? — задавала Нина вопрос в воздух. — Как у тебя сегодня?
— Все хорошо, Нинок, — вроде как отвечал мальчишка сонным голоском из какого-нибудь золотого тома.
А на обратном пути из кухни к себе можно было уже поговорить и с Илюшкой и спросить, например, что у него было сегодня на обед. Илюшка отвечал почти всегда одинаково — щи да каша, пища наша. По правде говоря, это была любимая бабушкина поговорка. Нина с ребятами никогда не ссорилась. Она представляла их единым целым, неким мальчишеским существом, похожим, скорее всего, на сиамских близнецов. Конечно, выглядели они в представлении Нинки довольно уродливо: ноги одни, а туловища два, одно туловище по фамилии Брокгауз, другое — Ефрон. Один брюнет, другой рыжий, так Нине казалось. Брокгауз был брюзгой и занудой — видимо, не совсем русским каким-то, с чуть заметным непонятным акцентом, но все равно умным, конечно, а Ефрон смешливым и беспокойным, и тоже очень умным. Оба были в очках, что, с Нининой точки зрения, являлось признаком большого ума. Уродство Брокгауза-Ефрона Нину совершенно не смущало: это же происходило не в жизни, а случись увидеть такое чудо на улице, Нина, конечно бы, оторопела. Но в ее фантазиях мальчишки выглядели совершенно не страшно, скорее даже привлекательно, как, скажем, какие-нибудь сказочные ушастые эльфы или Нинин любимый волшебный человечек гомункулус. Узнала она об этом замечательном существе из детской книжки про старинных ученых. Книжка так и называлась — «Гомункулус». Это слово ее тогда очень заворожило, но оказалось, что на древнем языке оно означало просто «человечек». Ей казалось, что сделать его в домашних условиях вполне возможно, хотя инструкции по его созданию, а их у Нины было две, отличались, причем довольно существенно. Одна была запутанна, написана странным языком и не очень понятна:
«Возьми известную человеческую жидкость, — читала Нина, — и оставь гнить ее сперва в запечатанной тыкве, потом в лошадином желудке сорок дней, пока не начнет жить, двигаться и копошиться, что легко заметить. То, что получилось, еще нисколько не похоже на человека, оно прозрачно и без тела. Но если потом ежедневно, втайне и осторожно, с благоразумием питать его человеческой кровью и сохранять в продолжение сорока седмиц в постоянной и равномерной теплоте лошадиного желудка, то произойдет настоящий живой ребенок, имеющий все члены, как дитя, родившееся от женщины, но только весьма маленького роста».
Нина все перечитывала и перечитывала этот рецепт, но что-то у нее в голове не складывалось. «Известная человеческая жидкость» — тут была первая загвоздка. Какая жидкость имелась в виду? Это могла быть моча, например, или кровь. Какая еще жидкость есть в человеке? Все. Хотя слюни могут тоже быть жидкостью. Но они не льются, как вода. Нина задумалась. Ну пусть даже слюни жидкость — поплевать или пописать можно было легко, а вот где взять кровь? Нине даже думать об этом не хотелось. Не маму же спрашивать! Она вообще держала свои опыты в тайне от мамы и Игорьсергеича, просто им пришлось бы долго все объяснять, а никакой помощи все равно не дождешься. Один раз она попросила в подарок на день рождения щеночка, чтобы воспитывать, чтобы был друг и не было так одиноко, очень ждала и надеялась, но получила мохнатую рыжую искусственную собаку, которую моментально невзлюбила и даже заплакала, увидев. Поэтому и приняла вполне осознанное и очень ответственное решение — сделать человечка самой. Без помощи взрослых. Вот и стала перебирать все «за» и «против».
