Крис возвращается из рощи. Вроде успокоился и доволен. Показывает кусок коры и спрашивает, можно ли оставить на память. Не хотелось бы грузить мотоцикл этой ерундой, которую он подбирает, а дома, возможно, выбросит, но пусть уж.
Через несколько минут дорога выводит на вершину и круто спускается в долину, а та чем дальше – тем изысканней. Никогда не думал, что назову так долину, изысканной, но отчего-то здесь, у побережья, местность не похожа на прочие горные районы Америки, так что слово само пришло. Здесь – чуть южнее – родится все хорошее вино. Сборки и складки холмов тут иные – изысканные. Дорога, опускаясь, гнется, выписывает виражи и завитушки, и мотоцикл катится по ней гладко, вписываясь в повороты со своим особым изяществом, едва не касаясь вощеных листочков кустарника и свисающих ветвей. Ели и камни горной страны уже за спиной, теперь вокруг плавные холмы, виноградники, пурпурные и красные цветы, к аромату примешивается древесный дым снизу, из далекого тумана на дне долины, и откуда-то из-за него, невидимый – смутный запах океана…
…Как могу я любить это все так сильно и быть безумным?..
…Невероятно!
Мифос. Безумен мифос. Вот во что он верил. Мифос, утверждающий, будто формы этого мира реальны, а Качество – нет. Вот где безумие!
Аристотель же и древние греки, верил Федр, – вот эти негодяи слепили мифос так, что мы принимаем безумие за реальность.
Вот. Вот сейчас. Все увязывается. И становится легче. Иногда такая работа в уме до того трудна, что наваливается странное изнеможение. Иногда мне кажется, что я сам все это сочиняю. Иногда не уверен. А иногда знаю, что это не так. Но мифос и безумие, это ядро – я уверен, от него.
Из складок холмов въезжаем в Медфорд и попадаем прямо на трассу к Грантс-Пасс, а уже почти вечер. От сильного лобового ветра мы едва держимся вровень с движением на подъемах даже с открытым дросселем. При въезде в Пасс слышим громкий лязг, останавливаемся: кожух цепи попал в саму цепь и его покорежило. Не слишком серьезно, однако придется задержаться. Может, и глупо возиться, если мотоцикл все равно продавать через пару дней.
Грантс-Пасс, похоже, городок из крупных – завтра поищем мотомастерскую, а пока я ищу мотель.
Мы не видели кроватей с Бозмена, Монтана.
Отыскиваем мотель – там цветные телевизоры, бассейн с подогревом, кофейный автомат на утро, мыло, белые полотенца, полностью кафельный душ и чистые постели.
На чистые постели мы валимся, Крис попрыгивает на своей. Прыгать на кроватях, по своему детству помню, – замечательное средство от депрессии.
Завтра как-то все решится. Наверное. Не сейчас. Крис отправляется поплавать в подогретом бассейне, а я спокойно лежу на чистой постели и выкидываю все из головы.
29
С самого Бозмена мы то и дело вытаскивали барахло из седельных сумок, потом запихивали все обратно – и в результате все наши пожитки исключительно пожамкались и побились. Если разложить на полу в утреннем свете, похожи на мусор. Целлофановый пакет с чем-то масляным порвался и протек на рулон туалетной бумаги. Одежда так смялась, что складки на ней кажутся отутюженными. Мягкий жестяной тюбик с мазью от загара лопнул, оставив по всем ножнам мачете беловатую гадость и провоняв все своим благоуханием. Тюбик смазки тоже лопнул. Какой бардак. Записываю в блокнотике: «Купить коробку для тюбиков», – и добавляю: «Постирать». Затем: «Купить маникюрные ножницы, крем для загара, смазку, кожух для цепи, туалетную бумагу». Все надо успеть до выписки из мотеля, поэтому бужу Криса и говорю, что нам надо постирать.
В прачечной-автомате инструктирую его, как включать сушилку, запускаю стиральные машины и ухожу по другим делам.
Нахожу все, кроме кожуха цепи. Продавец запчастей говорит, что их нет и не предвидится. Конечно, можно ехать остаток пути без кожуха, но всюду будет лететь грязь; к тому же опасно. И мне не нравится такой подход. С ним решение звучит слишком уж окончательно.
Дальше по улице вижу вывеску сварщика и вхожу.
Чище мастерской я в жизни не видал. Высоченные деревья и трава чуть не в рост человека обрамляют площадку за домом – мастерская похожа на сельскую кузню. Все аккуратно развешано по стенам, прибрано, но дома никого. Зайду попозже.
Еду назад, подбираю Криса, проверяю белье, которое он уже положил в сушилку, и мы стрекочем по веселеньким улочкам, ищем ресторан. Тут оживленно, машины по большинству – вежливые, ухоженные. Западное побережье. Рассеянный, чистый солнечный свет городка вне зоны угледобычи.
На окраине находим ресторан, садимся и ждем за столом с красно-белой скатертью. Крис разворачивает номер «Мотоциклетных новостей», который я купил в мотомагазине, и вслух читает, кто победил в заездах, а также заметку о мотокроссах. Официантка поглядывает на него с любопытством, затем смотрит на меня, на мои мотоциклетные сапоги, записывает заказ. Уходит на кухню, выходит снова и опять смотрит на нас. Наверное, столько внимания потому, что мы здесь одни. Пока ждем, она сует несколько монет в музыкальный автомат, и тут возникает наш завтрак – вафли, сироп, сардельки; о, да еще и под музыку. Обсуждаем прочитанное в «Новостях» и перекрываем шум пластинки – беседуем расслабленно, как люди, которые вместе провели много дней в пути; краем глаза я вижу, что за нами безотрывно наблюдают. Немного погодя Крис уже вынужден переспрашивать – этот пристальный взгляд несколько сбивает меня, трудно следить, что он говорит. Играет какое-то кантри про дальнобойщика… Я закругляю разговор с Крисом.
Когда мы уже уходим, я завожу мотор, а она – вот, в дверях, опять смотрит. Одинокая. Вероятно, не знает, что с таким взглядом недолго ей ходить одинокой. Жму на стартер резковато – меня что-то раздражает, – и на пути к сварщику прихожу в себя не сразу.
Тот на месте – старик за шестьдесят или за семьдесят, глядит на меня с презрением: совсем не то, что официантка. Я объясняю ситуацию с кожухом, и через некоторое время он произносит:
– Я не собираюсь снимать его за вас. Снимайте сами.
Я слушаюсь, показываю ему кожух, и он говорит:
– Весь в смазке.
На заднем дворе под каштаном отыскиваю палку, соскабливаю смазку в мусорную бочку. Издали старик произносит:
– Там в кастрюльке есть растворитель.
Вижу плоскую кастрюльку и стираю остаток смазки какими-то листьями и растворителем.
Когда я показываю, что получилось, он кивает, медленно подходит и выставляет регуляторы газовой горелки. Осматривает насадку, выбирает другую. Совсем не спешит. Берет стальной присадочный пруток, и я не понимаю – он что, собирается варить такой тонкий металл? Я никогда не варю листовой металл, я его паяю латунью. Пытаясь приварить, только прожигаешь дырки, потом надо латать их большими кляксами.
– Вы разве не будете его паять? – спрашиваю я.
– Нет, – отвечает он. Разговорчивый мужик.
