За фигурой в тени – стеклянная дверь. Крис – за ней, показывает, чтоб я открыл. Он уже старше, но лицо умоляет так же. «Что мне теперь делать? – будто спрашивает он. – Что мне делать дальше?» Он ждет, чтобы я объяснил.
Пора действовать.
Я присматриваюсь к фигуре в тени. Она не столь всемогуща, как некогда казалось. «Кто ты?» – спрашиваю я.
Нет ответа.
«По какому праву закрыта эта дверь?»
По-прежнему нет ответа. Фигура молчит, но теперь еще и ежится. Боится! Меня.
«Прячешься в тени, подумаешь! А если что похуже – тогда как? Ты поэтому молчишь?»
Фигура, похоже, дрожит, отступает – словно чувствует, что́ я собираюсь сделать.
Я жду, затем подступаю ближе. Отвратительная, темная, злая тварь. Ближе, глядя не на нее, а на стеклянную дверь, чтоб не спугнуть. Еще одна пауза, собираюсь и – бросок!
Мои руки проваливаются в мягкое там, где должна быть шея. Фигура корчится, я сжимаю сильнее – так держат змею. И вот теперь, сжимая все крепче и крепче, мы вытянем ее на свет. Вот так! А ТЕПЕРЬ ПОСМОТРИМ ЕЙ В ЛИЦО!
«Папа!»
«Пап!» – Я слышу голос Криса из-за двери?
Да! Впервые! «Папа! Пап!»
– Папа! Пап! – Крис дергает меня за рубашку. – Папа! Проснись! Пап!
Он плачет, уже всхлипывает:
– Папа, перестань! Проснись!
– Все хорошо, Крис.
– Пап, проснись!
– Я проснулся. – Едва различаю его лицо в раннем утреннем свете. Мы под деревьями где-то на открытом воздухе. Рядом мотоцикл. Наверное, где-то в Орегоне.
– Уже все в порядке, просто кошмар приснился.
Он не успокаивается, и я сижу тихонько с ним.
– Все хорошо, – говорю я, но он не перестает. Очень испугался.
Я тоже.
– Что тебе снилось?
– Я пытался увидеть чье-то лицо.
– Ты кричал, что убьешь меня.
– Нет, не тебя.
– Кого?
– Кого-то во сне.
– А кто это?
– Точно не знаю.
Плакать Крис перестает, но его трясет от холода.
– Ты увидел лицо?
– Да.
– Какое?
– Это было мое лицо, Крис, тогда я и закричал… Просто скверный сон. – Он весь дрожит, и я велю ему залезть обратно в спальник.
Слушается.
– Такая холодина, – говорит он.
– Да. – В первом свете я вижу пар нашего дыхания. Потом Крис забирается в спальник с головой, и я вижу только свой пар.
Я не сплю.
Тот, кому это приснилось, – вовсе не я.
Федр.
Он просыпается.
Ум, разделенный сам в себе… я… Это я – зловещая фигура в тени. Я – отвратительный…
Я всегда знал, что он вернется…
Теперь надо лишь подготовиться…
Небо под деревьями – такое серое, такое безнадежное.
Бедный Крис.
28
Отчаянье нарастает.
Будто наплыв в кино – знаешь, что ты не в реальном мире, но он все равно кажется реальным.
Холодный, бесснежный ноябрьский день. Ветер несет грязь в трещины закопченных стекол старого автомобиля, и Крис – ему шесть – сидит рядом, закутанный в свитера, потому что печка не работает. В грязные окна продуваемого насквозь автомобиля они видят, что движутся вперед, к серому бесснежному небу между кирпичных стен серых и серовато-бурых зданий, по осколкам и мусору на улицах.
– Где мы? – спрашивает Крис, а Федр отвечает:
– Не знаю, – и он действительно не знает, разума у него почти совсем уже нет. Он потерянно дрейфует по серым улицам. – Куда мы едем? – спрашивает Федр.
– К раскладушникам, – отвечает Крис.
– А они где? – спрашивает Федр.
– Не знаю, – отвечает Крис. – Может, если будем просто ехать, увидим.
И вот эти двое все едут и едут по бесконечным улицам, ищут раскладушников. Федру хочется остановиться, положить голову на руль и немного отдохнуть. Копоть и серость набились в глаза и стерли почти все узнавание у него в мозгу. Одна уличная табличка похожа на другую. Это серо-бурое здание – на то. Все дальше и дальше едут они, ищут раскладушников. Но раскладушников, знает Федр, он никогда не найдет.
Крис постепенно соображает: что-то не так человек за рулем больше не за рулем капитан умер а штурмана нет и он этого не знает а только чувствует и говорит останови и Федр останавливает.
Сзади бибикают, но Федр неподвижен. Сигналят и другие машины, потом еще и еще, и Крис в панике кричит:
– ПОЕЗЖАЙ! – и Федр медленно и мучительно давит на сцепление и трогает машину с места. Медленно, как во сне, они движутся по улицам.
– Где мы живем? – спрашивает Федр испуганного Криса.
Крис помнит адрес, но не знает, как туда ехать; тем не менее прикидывает – если расспросить побольше народу, дорога отыщется, поэтому говорит:
– Останови машину. – Выходит, спрашивает, как проехать, и направляет лишившегося рассудка Федра меж бесконечных стен кирпича и битого стекла.
Через много часов они приезжают, и мама в ярости, что они так поздно. Никак не может понять, почему они не нашли раскладушников. Крис объясняет:
– Мы везде искали, – но при этом бросает на Федра быстрый взгляд, полный страха, ужаса перед неизвестным. Вот с чего все началось для Криса.
Такого больше не будет…
Наверное, сейчас нужно доехать до Сан-Франциско, посадить Криса на автобус домой, а самому продать мотоцикл и сдаться в больницу… нет, вот это незачем… не знаю, что и делать.
Поездка же была не совсем впустую. У него обо мне хотя бы останутся хорошие воспоминания, когда вырастет. От этого тревога спадает. За такую мысль хорошо держаться. Вот и буду держаться.
Пока же просто поедем дальше и будем надеяться, что все исправится. Ничего не отбрасывай. Никогда, никогда ничего не отбрасывай.
* * *
Ну и холодрыга! Прямо зима! Где это мы, что такой мороз? Должно быть, тут очень высоко. Выглядываю из спальника и вижу изморозь на мотоцикле. В ранних лучах солнца искрится хромированный бензобак. На черной раме, куда попадает свет, иней тает бусинками росы, они скоро стекут на колесо. Так холодно, что не разлежишься.
Вспоминаю пыль под хвоей и ставлю ноги на землю очень осторожно, чтоб эту пыль не потревожить. У мотоцикла все распаковываю, вытаскиваю и натягиваю теплое белье, потом одежду, свитер, куртку. Все равно холодно.
