Лени вспомнила студентов, которых каждое лето видела в Хомере: кучки молодых людей в дождевиках глазели на зубчатые заснеженные вершины гор с таким видом, словно услышали, как их зовет Господь. И шептались — мол, надо все бросить, перебраться в тайгу, жить настоящей жизнью. «Назад к природе», — твердили они, как стих из Библии. Точно цитата из Джона Мьюра
[70]: «Горы зовут, я должен идти». На Аляске многие лелеяли такие мечты. Правда, большинство так и не отваживалось перебраться сюда, а те немногие, кто все же приезжал, не выдерживали и одну зиму, но Лени всегда знала, что даже эта великая мечта и мелькнувшая вдалеке возможность изменят их навсегда.
Лени с мамой пробирались сквозь толпу. В руках у Лени был рюкзачок, с которым она ходила с двенадцати лет. На Аляске. Теперь он казался ей талисманом, последним остатком отвергнутой жизни. Жаль, что не удалось прихватить коробку с Винни-Пухом.
Наконец они пришли, куда нужно — к карамельно-розовому готическому зданию с широкими арками, изящными шпилями и окнами в затейливых завитках.
Внутри оказалась библиотека, в какой Лени прежде никогда не бывала. Сводчатый потолок, бесконечные ряды деревянных столов с зелеными лампами на медных ножках. Над столами готические люстры. А книги! Лени отродясь не видела столько книг. Они шептали о неизведанных мирах, незнакомых друзьях, и Лени поняла, что она здесь не одна. Вот они, ее друзья, на полках корешками наружу, ждут ее и ждали всегда. Жаль, Мэтью этого не видит…
Лени шла рядом с мамой. Она все ждала, что кто-нибудь, услышав стук ее каблучков, поднимет глаза, ткнет в них с мамой пальцем и скажет, что им здесь не место, но студентов в читальном зале совершенно не заботило, что к ним забрели чужаки.
Библиотекарь тоже без малейшего недоумения выслушала их вопросы и направила к соседней стойке, где уже другая сотрудница выполнила их просьбу.
— Вот, пожалуйста. — Она протянула им подшивку газет.
Мама поблагодарила и села за стол. Если библиотекарь и не заметила, что у мамы дрожит голос, то от Лени это не укрылось.
Лени уселась на деревянную скамью, придвинулась к маме.
Вскоре они нашли то, что искали.
СЕМЬЯ ИЗ КАНЕКА ПРОПАЛА БЕЗ ВЕСТИ
ПОЛИЦИЯ ПОДОЗРЕВАЕТ УБИЙСТВО
Полиция штата сообщает, что семья из Канека пропала без вести. Местная жительница Мардж Бердсолл 13 ноября обратилась в полицию и заявила об исчезновении соседок, Коры Олбрайт и ее дочери Леноры. «Они должны были вчера заглянуть ко мне в гости, но так и не приехали. Я испугалась, что Эрнт опять их избил», — сказала Бердсолл.
14 ноября Томас Уокер сообщил, что обнаружил возле своего участка брошенный пикап. Автомобиль, зарегистрированный на Эрнта Олбрайта, был найден на десятой миле шоссе в Канек. Полиция обнаружила кровь на сиденье и рулевом колесе. Также в салоне был найден кошелек Коры Олбрайт.
«Мы расследуем этот случай и как дело об исчезновении, и как потенциальное убийство», — заявил Курт Уорд, сотрудник полиции Хомера. Соседи утверждают, что Эрнт Олбрайт систематически избивал жену и дочь, и высказывают опасение, что он их убил и скрылся.
Подробности дела пока неизвестны, поскольку расследование не закончено.
Всех, кто располагает сведениями о местонахождении Олбрайтов, просят сообщить о них констеблю Уорду.
Мама откинулась на спинку скамьи и вздохнула.
Лени видела мамину боль и понимала, что боль всегда будет с ней из-за всего, что случилось, и сожаление о том, что не уходила от него, хотя надо было, и о том, что любила его, и о том, что убила. Что происходит с такой болью? Быть может, понемногу она рассеется или же, наоборот, сгустится, превратится в яд?
— Отец сказал, что в конце концов нас объявят умершими, но на это может уйти лет семь.
— Семь лет?
— Будем жить дальше, научимся быть счастливыми, иначе зачем все это было нужно?
Счастливыми.
Жизнь не вызывала у Лени ни радости, ни восторга. Сказать по правде, невозможно было представить, что когда-нибудь она снова будет счастлива.
— Да, — Лени выдавила улыбку, — теперь мы с тобой будем счастливы.
Двадцать шесть
В тот вечер после ужина Лени сидела на своей двуспальной кровати и читала «Противостояние» Стивена Кинга. После приезда в Сиэтл она прочитала уже три его романа и буквально влюбилась в них. До свидания, научная фантастика и фэнтези, здравствуйте, триллеры.
Лени полагала, новое увлечение отражает то, что творится у нее в душе. Пусть ей лучше снятся кошмары про Рэндалла Флэгга, Джека Торренса и Кэрри, чем про собственное прошлое.
Она перевернула страницу и услышала приглушенные голоса. Взглянула на стоявшие у кровати часы (в доме их было полным-полно, и, когда они тикали, казалось, будто бьется невидимое сердце). Почти девять вечера.
В это время ее бабушка с дедушкой обычно уже спали.
Лени отметила страницу и отложила книгу. Подошла к двери, приоткрыла и выглянула в коридор.
Внизу горел свет.
Лени выскользнула из комнаты, бесшумно прошла босиком по плюшевому ковру, спустилась по лестнице, скользя рукой по гладким перилам красного дерева. Ступила на холодный черно-белый мраморный пол.
Мама сидела с родителями в гостиной. Лени прокралась поближе, чтобы посмотреть, что там творится.
Мама сидела на красно-оранжевом диванчике; напротив нее в одинаковых креслах, обтянутых тканью с узором пейсли, расположились родители. Кленовый столик между ними был уставлен изящными фарфоровыми статуэтками.
— Все думают, что он нас убил, — сказала мама. — Я сегодня прочитала в городской газете.
— И ведь запросто мог, — ответила бабушка. — Если помнишь, я тебя предупреждала: не надо было уезжать на Аляску.
— И вообще выходить за него замуж, — добавил дедушка.
— Что толку теперь от «я же тебе говорила»? — Мама тяжело вздохнула. — Я любила его.
Лени слышала в их голосах печаль и сожаление. Еще год назад она не поняла бы, о чем тут можно жалеть. Теперь понимала.
— Я не знаю, что делать дальше, — призналась мама. — Я сломала нам с Лени жизнь, а теперь еще и вас в это втянула.
— Ты серьезно? — спросила бабушка. — Разумеется, ты нас в это втянула, мы же твои родители.
— Это тебе, — сказал дед.
Лени так и подмывало высунуться из укрытия и посмотреть, что же там такое, но не осмелилась. Она слышала, как скрипнуло кресло, как простучали по деревянному полу каблуки (дедушка даже дома с утра до ночи ходил в ботинках), как зашуршала бумага.
