— Проснулась моя доченька, — сказала мама. Левая щека ее опухла, лоб был иссиня-черным. Мятая грязная одежда — давно дежурит, не отходя от койки. Мама поцеловала Лени в лоб, нежно убрала волосы с ее глаз.
— Ты цела, — с облегчением ответила Лени.
— Цела, конечно. Мы за тебя беспокоились.
— Как нас нашли?
— Где мы только не искали. Я чуть с ума не сошла от страха. Все испереживались. Наконец Том вспомнил про место, которое любила его жена. Отправился на поиски, обнаружил пикап. Спасатели заметили сломанные ветки на хребте Медвежьего когтя, там, где ты упала. Слава богу, мы вас нашли.
— Мэтью пытался меня спасти.
— Я знаю. Ты только об этом врачам «скорой» и твердила всю дорогу.
— Что с ним?
Мама погладила Лени по ушибленной щеке:
— Ничего хорошего. Врачи опасаются, что он не доживет до утра.
Лени с усилием села. Каждое движение, каждый вдох причиняли боль. Из тыльной стороны кисти торчала игла, а вокруг нее на фиолетовый синяк прилепили пластырь телесного цвета. Лени выдернула иглу и отшвырнула в сторону.
— Что ты делаешь? — встревожилась мама. — У тебя два ребра сломано.
— Мне нужно увидеть Мэтью.
— Ночь на дворе.
— Мне все равно. — Она спустила с кровати голые, покрытые синяками и ссадинами ноги.
Подошла мама, подставила ей плечо, и они прошаркали к двери.
У двери мама высунула голову, выглянула в коридор, кивнула. Они выскользнули из палаты, мама тихо закрыла за ними дверь. Пересиливая боль, Лени вслед за мамой ковыляла на перевязанной ноге то одним коридором, то другим, пока наконец они не очутились в ярко освещенном, гнетуще-технологичном пространстве под названием «отделение реанимации».
— Постой здесь, — велела мама и пошла вперед, заглядывая в палаты. У последней справа остановилась, обернулась и поманила Лени.
На двери за маминой спиной Лени увидела лист в прозрачной пластиковой папке. УОКЕР, МЭТЬЮ.
— Приготовься, — предупредила мама. — Выглядит он плохо.
Лени открыла дверь, зашла.
Повсюду стояли приборы — щелкали, гудели, жужжали, вздыхали, как человек.
На кровати кто-то лежал. Неужели это Мэтью?
Голову его обрили, обмотали повязками, лицо крест-накрест забинтовали, и белая ткань порозовела от сочившейся из ран крови. Один глаз спрятали под защитной повязкой, второй, закрытый, заплыл. Висевшая на кожаной петле дюймах в восемнадцати над кроватью забинтованная нога так распухла, что походила на бревно. Лени видела лишь огромные фиолетовые пальцы. Из полуоткрытого рта торчала трубка, соединявшая его с аппаратом, который поднимался и опускался, делая вдох и выдох, надувал и сдувал грудную клетку. Дышал за Мэтью.
Лени взяла его горячую сухую руку.
Он был здесь, сражался за жизнь ради Лени, ради любви к ней.
Она наклонилась и прошептала:
— Мэтью, не бросай меня. Пожалуйста. Я тебя люблю.
Она не знала, что еще сказать.
Лени стояла возле него долго, пока хватало сил, и надеялась, что он чувствует ее руку, слышит ее дыхание, понимает ее слова. Казалось, прошло несколько часов, пока наконец мама не оттащила ее от Мэтью, отрезав: «Не спорь», не отвела в палату и не уложила на кровать.
— А папа где? — наконец поинтересовалась Лени.
— Сидит в полицейском участке, спасибо Мардж и Тому. — Мама выдавила улыбку.
— Вот и хорошо, — ответила Лени и заметила, как мама вздрогнула.
* * *
Наутро Лени миг после пробуждения лежала в блаженном забытьи, но потом все вспомнила. На стуле у двери, ссутулившись, сидела мама.
— Он жив? — спросила Лени.
— Да, ночь пережил.
Не успела Лени осознать услышанное, как в дверь постучали.
Мама обернулась. Вошел мистер Уокер, вид у него был измученный. Он выглядел так же изнуренно и неприкаянно, как Лени себя чувствовала.
— Доброе утро, Лени. — Он стащил бейсболку и нервно скомкал в широких ладонях. Скользнул взглядом по маме и снова посмотрел на Лени. Казалось, они с мамой что-то друг другу сказали без слов, Лени в их молчаливом разговоре участия не принимала. — Приехали Мардж, Тельма и Тика. Клайд остался ухаживать за вашей скотиной.
— Спасибо, — ответила мама.
— Как Мэтью? — спросила Лени и с усилием села, кряхтя от боли в груди.
— Он в искусственной коме. У него что-то с мозгом, кажется, это называется диффузная травма, так что, возможно, его парализовало. Врачи хотят попробовать его разбудить. Проверить, сможет ли он дышать самостоятельно. Они в этом не уверены.
— То есть они думают, что когда его отключат от аппаратуры, он умрет?
Мистер Уокер кивнул.
— Думаю, он хотел бы, чтобы ты была там.
— Том, может, не надо? — спросила мама. — Она и сама нездорова, выдержит ли такое?
— Я хочу быть рядом с ним. — С этими словами Лени слезла с постели.
Мистер Уокер поддержал ее, чтобы не упала.
Лени посмотрела ему в глаза.
— Он покалечился из-за меня. Он пытался меня спасти. Это я во всем виновата.
— Он не мог поступить иначе. После того, что случилось с его матерью. Я его знаю. Даже если бы понимал, во что ему это обойдется, все равно попытался бы тебя спасти.
Он старался ее утешить, но от этих слов Лени вовсе не стало легче.
— Он тебя любит, Лени. И я рад, что в его жизни была любовь.
Мистер Уокер говорил так, словно Мэтью уже умер.
Опираясь на руку мистера Уокера, Лени вышла из палаты. Она чувствовала, что мама идет за ними; время от времени та протягивала руку и гладила Лени по спине.
Они вошли в палату Мэтью. Алиеска уже была там — стояла, прислонившись к стене.
— Привет, Лен, — сказала она.
Лен.
Совсем как ее брат.
Алиеска обняла Лени. И пусть они едва знали друг друга, но эта трагедия их породнила.
— Он бы все равно попытался тебя спасти. Такой уж он.
Лени молча проглотила слезы.
Открылась дверь, вошли три человека, втащили оборудование. Впереди шел мужчина в белом халате, за ним две медсестры в оранжевых костюмах.
— Отойдите туда, — велел доктор Лени и маме. — Отец может остаться у кровати.
Лени отошла в сторону, прижалась спиной к стене. Они с Алиеской стояли бок о бок, но казалось, будто между ними океан: на одном берегу сестра, которая его любит, на другом девушка, из-за которой он в шаге от смерти. Алиеска взяла Лени за руку.
