— Тут все не так просто, как кажется.
— Если бы он вас любил, он бы вас не обижал.
В его устах это звучало просто, как уравнение. Но ведь любовь с болью связывает не одна-единственная линия, а целая паутина.
— Хотела бы я знать, каково это — чувствовать себя в безопасности.
Он погладил ее по голове:
— Вот как сейчас?
И правда. Быть может, впервые в жизни она почувствовала себя в безопасности. Но это же безумие. О какой безопасности может идти речь, когда она с парнем, которого ее отец терпеть не может.
— Папа тебя ненавидит, а ведь он тебя даже не знает.
— Я не дам тебя в обиду.
— Давай поговорим о чем-нибудь другом.
— Давай… например, о том, что я думаю о тебе все время. Я так много о тебе думаю, что голова идет кругом. — Он прижал ее к себе и поцеловал. Они обнимались вечно, время специально для них замедлило бег, и они наслаждались, изучали друг друга. Порой прерывались, болтали, шептались, шутили, делились тайнами, потом опять замолкали и целовались. Лени узнала, какое это волшебство — исследовать любимого на ощупь.
Ее тело снова откликнулось на его ласки, но во второй раз они занимались любовью уже иначе. Все же слова что-то изменили, и реальность вторглась в их мирок.
Она боялась, что больше у них никогда ничего не будет. Только этот день. Боялась, что так и не уедет учиться или что папа в ее отсутствие убьет маму. Боялась даже, что любит Мэтью не по-настоящему или по-настоящему, но как-то не так. Вдруг пример родителей ее испортил и теперь она не знает, что такое настоящая любовь?
— Нет, — сказала она себе, Мэтью, вселенной. — Я тебя люблю.
Это было единственное, в чем она не сомневалась.
Двадцать
Чья-то рука зажала Лени рот, послышался шепот:
— Проснись.
Она открыла глаза.
— Мы заснули. Тут кто-то есть.
Лени ахнула Мэтью в ладонь.
Дождь кончился. В слуховое окно лилось солнце.
Снаружи донесся шум мотора и скрип подвески: по двору проехал пикап.
— О господи, — выдохнула Лени, перелезла через Мэтью, быстро натянула на себя, что попалось под руку, кинулась к перилам вдоль края чердака, но уже открылась дверь.
Вошел папа, остановился, посмотрел на пол.
Там валялось ее мокрое платье.
Черт.
Лени перелезла через перила и не столько спустилась, сколько скатилась с лестницы.
Папа наклонился и поднял ее мокрое платье. С кружевного подола капала вода.
— Я… я под дождь попала, — сказала Лени.
Сердце так колотилось, что она задыхалась. Кружилась голова. Она огляделась в поисках того, что может их выдать, и заметила ботинки Мэтью.
Лени тихонько ахнула.
Слева от папы горка с ружьями, под ними полка с патронами. Только руку протяни — и вооружен.
Лени бросилась к папе и выхватила у него платье.
Мама нахмурилась, проследила за взглядом Лени, увидела ботинки и тревожно распахнула глаза. Посмотрела на Лени, потом на чердак и побледнела.
— А ты чего так вырядилась-то? — удивился папа.
— Н-н-ну, Эрнт, девочки любят покрасоваться, — пояснила мама и подвинулась, чтобы загородить от папы ботинки.
Папа огляделся. Ноздри его раздувались. Лени подумала, что он похож на хищника, учуявшего добычу.
— Чем это у нас пахнет?
Лени повесила платье на вешалку у двери.
— Я собрала корзинку для пикника, — ответила она. — Хотела сделать вам сюрприз.
Папа подошел к столу, открыл корзинку, заглянул внутрь.
— Но тут всего две тарелки.
— Просто я проголодалась и съела свою порцию. А это все вам. Я подумала, что вы, наверно, устанете с дороги. Так что ешьте на здоровье.
Наверху раздался скрип.
Папа нахмурился, поднял голову и направился к лестнице.
Сиди тихо, Мэтью.
Папа взялся за лестницу, взглянул вверх. Занес ногу на нижнюю ступеньку.
Мама наклонилась, схватила ботинки Мэтью, бросила в большую картонную коробку у двери и скользнула к отцу:
— Пойдем лучше покажем Лени снегоход, — проговорила она достаточно громко, чтобы Мэтью услышал. — Он у курятника.
Папа выпустил лестницу, повернулся и бросил на них странный взгляд. Неужели что-то заподозрил?
— Ладно. Пошли.
Лени вслед за папой двинулась к выходу. Он открыл дверь, и она оглянулась на чердак.
Уходи, Мэтью. Беги.
По дороге к курятнику мама так крепко держала Лени за руку, словно боялась, что она вырвется и убежит.
В бухте сверкала и серебрилась на солнце алюминиевая лодка Мэтью. Недавний ливень отмыл все до блеска. Свет играл в мириадах капель, на травинках и цветах.
Лени поспешно заговорила — сама толком не сообразила, что сказала, лишь бы привлечь внимание отца, лишь бы отвернулся от берега.
— Вот он, — проговорил отец, когда они подошли к ржавому прицепу за пикапом. На прицепе стоял помятый снегоход без передней фары и с разорванным в клочья сиденьем. — Сиденье заклеим изолентой, и будет как новенький.
Лени показалось, будто стукнула дверь домика и заскрипели доски веранды.
— Класс! — воскликнула она. — Будем на нем гонять зимой на рыбалку и на охоту. Да и вообще удобно, когда в доме два снегохода.
Вдалеке затарахтел лодочный мотор, завыл, набирая обороты.
Папа оттолкнул Лени:
— Это что у нас там, лодка?
По бухте к мысу пролетел алюминиевый скиф, острый нос его гордо торчал над водой.
Лени затаила дыхание. Разумеется, это был Мэтью: его светлые волосы и новенькая лодка. Вдруг папа его узнает?
— Проклятые туристы, — злобно прошипел папа и отвернулся от берега. — Эти богатенькие студенты уверены, что летом штат принадлежит им. Надо будет расставить везде таблички ЧАСТНОЕ ВЛАДЕНИЕ.
Обошлось. Пронесло. Мэтью, у нас получилось.
— Лени, — позвала мама. Резко. В голосе ее слышалось раздражение — а может, страх.
Родители смотрели на нее.
— Что? — спросила Лени.
— Папа с тобой разговаривает.
Лени беспечно улыбнулась:
— Ой, извини.
— Что-то ты витаешь в облаках, как говаривал мой старик, — заметил папа.
— Так, задумалась, — пожала плечами Лени.
