На полуотремонтированном салуне висела перетяжка: ПОЗДРАВЛЯЕМ ЛЕНИ И МЭТЬЮ! ПРАЗДНИК В ЧЕСТЬ ВЫПУСКА В ПЯТНИЦУ В 9 ВЕЧЕРА! ПЕРВЫЙ НАПИТОК БЕСПЛАТНО!
— Лени, что с тобой? Вид у тебя потерянный.
— Я хочу пойти в салун на праздник в честь выпуска, — ответила Лени.
Мама подалась к папе и поймала его взгляд:
— Эрнт?
— Ты хочешь, чтобы я пришел в салун к Тому Уокеру и общался с теми, кто губит наш город? — спросил папа.
— Ради Лени, — попросила мама.
— Нет уж, дудки.
Лени старалась разглядеть за его злобой того, кем, по уверениям мамы, он был, пока его не изуродовал Вьетнам, пока аляскинские зимы не выявили его темную суть. Она напоминала себе, что папа звал ее Рыжиком и катал на плечах по набережной в Эрмоса-Бич.
— Пап, ну пожалуйста. Пожалуйста. Я хочу отметить окончание школы в нашем городке. Ты ведь сам привез меня сюда.
Папа посмотрел на Лени, и в его взгляде она впервые за долгое время увидела любовь. Истерзанную, измученную, почти уничтоженную ошибками и обидами, но все же любовь. И печаль.
— Нет, Рыжик, извини. Я не пойду на это даже ради тебя.
Девятнадцать
Вечер.
Пила долго визжала, потом фыркнула и смолкла.
Лени стояла у окна и смотрела на двор. Было семь часов — пора ужина, передышки после долгого дня хлопот. В любую минуту придет отец, а с ним вернется и напряжение. На столе стояли остатки праздничного обеда на троих в честь окончания школы: морковный пирог и клубничный акутак, здешнее мороженое, которое готовили из снега, растительного масла и фруктов.
— Ну не сердись. — Мама подошла и встала рядом с Лени. — Я знаю, как тебе хотелось попасть на вечеринку. Наверняка ты гадала, как бы сбежать туда тайком. Я бы в твоем возрасте точно попробовала улизнуть.
Лени зачерпнула ложку акутака. Она всегда его любила. Но не сегодня.
— Я придумала с десяток вариантов.
— И?
— Каждый раз все заканчивалось одинаково: отец гоняется за тобой с кулаками по всему дому.
Мама закурила и выдохнула дым.
— Да еще эта его стена… он ведь не уймется. Нам надо быть осторожнее.
— Еще осторожнее? — Лени повернулась к маме: — Мы думаем над каждым словом. Исчезаем в мгновение ока. Делаем вид, будто нам никого и ничего не нужно, кроме него и этого дома. Толку чуть. На него не угодишь, хоть тресни. Он все равно нет-нет да психанет.
Лени видела, что ее слова ранят маму, и пожалела, что заговорила об этом. Надо было притвориться, будто все наладится, отец исправится, притвориться, будто он все это нечаянно и больше такого не повторится. Притвориться.
Но теперь все иначе.
— Меня приняли в университет Аляски в Анкоридже.
— Ух ты! Вот это да! — Мама обрадовалась, заулыбалась, но улыбка ее тут же потухла. — Но у нас нет денег…
— За все заплатят Том Уокер, Мардж, Тельма и миссис Роудс.
— Дело ведь не только в деньгах.
— Да, — ответила Лени, не отводя взгляда от мамы. — Не только.
— Надо будет хорошенько все обдумать, — продолжала мама. — Папа не должен узнать, что за все платит Том Уокер. Никогда.
— Какая разница. Все равно он меня не отпустит. Ты же знаешь.
— Отпустит. — Лени давно не слышала, чтобы мама говорила так уверенно. — Я его заставлю.
Лени забросила мечту, как удочку, так что крючок пролетел над синей-синей гладью и плюхнулся в воду. Университет. Мэтью. Новая жизнь.
Ага. Конечно.
— Заставишь его, как же, — вяло ответила она.
— Понимаю, ты не готова на меня положиться.
— Да дело даже не в этом. Как я тебя с ним оставлю?
Мама улыбнулась ей грустно и устало.
— Без разговоров. И не спорь. Ты мой птенчик. Я мама-птица. Если сама не вылетишь из гнезда, я тебя выпихну. Выбирай. В любом случае ты поедешь учиться вместе со своим парнем.
— Думаешь, получится? — Призрачная мечта Лени обретала плоть, ее можно было взять в руки, рассмотреть со всех сторон.
— Когда начинаются занятия?
— Сразу после Дня труда
[63].
Мама кивнула:
— Хорошо. Но будь осторожна. Не делай глупостей. Не рискуй всем из-за поцелуя. Не повторяй моих ошибок. Вот как мы с тобой поступим: до сентября ты не должна видеться с Мэтью и вообще ни с кем из Уокеров. Я сделаю заначку, чтобы тебе хватило на автобус до Анкориджа. Все нужные вещи сложим в тревожный чемоданчик. Я устрою так, чтобы мы всей семьей поехали в Хомер. Ты отпросишься в туалет и сбежишь. А потом, когда отец успокоится, я покажу ему записку, которую ты якобы оставила, — мол, уехала учиться в университет (куда именно, не написано), летом вернусь и буду помогать по хозяйству. Все получится, вот увидишь. Но только если мы будем осторожны.
Не видеться с Мэтью до сентября.
Да. Ей придется на это пойти.
Но как выдержать такое? Любовь к Мэтью — стихия, неукротимая, как море. Разве море удержишь?
Лени вспомнила фильм, который они с мамой смотрели давным-давно. «Великолепие в траве». Там Натали Вуд так же сильно любила Уоррена Битти, но потеряла его и в конце концов попала в психушку. А когда вышла, оказалось, что он уже женат и у него ребенок, но все равно понятно, что ни он, ни она никогда и никого не сумеют полюбить так, как когда-то любили друг друга.
Мама плакала в три ручья.
Тогда Лени этого не понимала. Теперь поняла. Она осознала, что любовь порой таит в себе опасности, что она ненасытна. Лени умела любить так же сильно, как мама. Теперь-то она это знала.
— Я не шучу. — Мама с тревогой посмотрела на Лени: — Не делай глупостей.
* * *
В июне папа каждый день строил стену, и к концу месяца все окоренные столбы были на месте, торчали из земли по периметру участка через каждые десять футов — условная граница между их владениями и главной дорогой.
Лени старательно топила тоску по Мэтью, но та оказалась живучей и то и дело всплывала. Порой в разгар хлопот Лени замирала, доставала из кармана ожерелье, которое нельзя было никому показывать, и сжимала с такой силой, что острый кончик впивался в кожу до крови. Она без конца прокручивала в голове все, что хотела бы ему сказать, снова и снова вела с ним мысленные беседы. Ночами читала романы в бумажных обложках, которые брала из корзины с бесплатными товарами в магазине Мардж, глотала книгу за книгой. «Дьявольская страсть», «Пламя и цветок», «Безумие под луной» — исторические романы о женщинах, которые вынуждены были бороться за свою любовь, и в конце концов это их спасло.
