— Ладно, поехали, — сказала Марджи-шире-баржи, — отвезу тебя в школу. До выпуска остались считаные дни.
Лени схватила рюкзак, повесила на плечо, крепко обняла маму, прошептала: «Нам нужно поговорить» — и вышла за Мардж во двор. На полпути к пикапу перед ними вдруг вырос отец с пятигаллонной канистрой бензина.
— Уже уходите? — поинтересовался он. — Что так быстро?
— Так я же всего на чашечку кофе. Заодно подброшу Лени до школы. Мне как раз нужно в магазин.
Отец поставил пластмассовую канистру на землю. Послышался плеск.
— Нет.
— Что — нет? — нахмурилась Марджи-шире-баржи.
— Без меня отсюда больше никто не выйдет. Нечего нам там делать.
— Ей пять дней осталось до выпуска. Надо же девочке закончить школу.
— Ишь, раскомандовалась. Пусть дома сидит. Подумаешь, всего пять дней. Все равно ей дадут бумажку.
— Да ты никак решил со мной тягаться? — Мардж двинулась на отца. Браслеты ее звенели. — Если эта юная леди пропустит хоть день, я позвоню в полицию, Эрнт Олбрайт, и посажу тебя. Даже не сомневайся. Мне плевать, что ты чокнутый и с гнильцой. Чуди себе сколько хочешь, но ты не помешаешь этой красавице закончить школу. Уловил?
— Полиции до этого нет дела.
— Еще как есть. Уж поверь. Хочешь, чтобы я им рассказала о том, что здесь творится?
— Ты же ни черта не знаешь.
— Пусть так, зато язык у меня подвешен отлично, так что лучше не доводи.
— Ладно, черт с тобой. Вези ее в школу, раз тебе так приспичило. — Он посмотрел на Лени: — Я заберу тебя в три. Не заставляй меня ждать.
Лени кивнула и забралась в старенький «Интернэшнл Хар-вестер» с протертыми до дыр матерчатыми сиденьями. Они проехали по ухабистой дорожке, миновали столбы из свежеокоренных бревен. Когда они в облаке пыли катили по главной дороге, Лени осознала, что плачет.
Она не сумела справиться с нахлынувшими чувствами. Слишком многое поставлено на карту. А вдруг мама убежит, а отец найдет ее и правда убьет?
Марджи-шире-баржи свернула к школе и остановила машину.
— Несправедливо, что тебе приходится во всем этом вариться. Но жизнь вообще несправедлива. Да ты и сама это понимаешь. Если что, ты всегда можешь позвонить в полицию.
Лени повернулась к ней:
— А если из-за меня отец убьет маму? Как мне потом с этим жить?
Мардж кивнула.
— Если тебе понадобится помощь, приходи ко мне. Договорились? Обещаешь?
— Обещаю, — вяло ответила Лени.
Мардж перегнулась через нее, открыла скрипучий бардачок и вынула оттуда толстый конверт:
— Это тебе.
Лени привыкла к ее подаркам. Шоколадка, роман в бумажной обложке, блестящая заколка. В конце рабочего дня в магазине Марджи-шире-баржи частенько совала ей что-нибудь в руку.
Лени взглянула на конверт. Письмо из университета Аляски. Адресовано Леноре Олбрайт, на адрес магазина Мардж Бердсолл в Канеке.
Дрожащими руками Лени вскрыла конверт. Прочла первую строчку. «Рады уведомить, что мы приглашаем вас…»
Лени подняла глаза на Мардж:
— Меня взяли.
— Поздравляю, Лени.
Она оцепенела. Ее приняли.
В университет.
— И что мне теперь делать? — спросила Лени.
— Поедешь учиться, — ответила Мардж. — Я говорила с Томом. Он все оплатит. Мы с Тикой купим тебе учебники, Тельма даст денег на карманные расходы. Ты одна из нас, и мы всегда тебе поможем. Не жалей ни о чем, девочка. Уезжай при первой же возможности. Беги во весь дух, без оглядки. Но…
— Но что?
— До отъезда смотри в оба.
* * *
В последний учебный день Лени боялась, что у нее разорвется сердце и она рухнет ничком на землю — еще одна жертва Аляски. Девушка, которая умерла от любви.
Мысль о том, что впереди лето, долгие жаркие дни, работа от рассвета и до заката, сводила ее с ума. Как же она доживет до сентября, не видя Мэтью?
— Вряд ли нам удастся видеться, — тоскливо сказала ему Лени. — Мы же все время будем заняты. Ты ведь и сам знаешь, как бывает летом.
Теперь она целые дни напролет будет хлопотать по хозяйству.
Лето. Пора, когда лосось идет на нерест и нужно каждый день работать в огороде, когда на склонах холмов спеют ягоды, когда консервируют фрукты и овощи, рыбу режут полосками, маринуют, коптят, когда за долгий световой день нужно починить все, что требует ремонта.
— Будем встречаться тайком, — предложил Мэтью.
Но теперь это было слишком опасно. После того как Харланы раззнакомились с папой, он как с цепи сорвался: целыми днями рубил деревья, снимал кору, а по ночам просыпался и мерил домик шагами. Все время что-то бормотал себе под нос и строил, строил, строил свою стену.
— А в сентябре мы с тобой поедем в университет, — добавил Мэтью, уж он-то умел мечтать и верить.
— Ага, — ответила Лени, которой хотелось этого больше всего на свете. — Будем жить в Анкоридже, как самые обычные люди. — Они все время твердили это друг другу.
Лени вслед за Мэтью пошла к выходу, пробормотав «до свидания» миссис Роудс, которая крепко ее обняла и сказала:
— Не забудьте, сегодня в салуне вечеринка в честь окончания школы. Вы с Мэтти почетные гости.
— Спасибо, миссис Роудс.
На улице Лени ждали родители с плакатом: «Поздравляем с окончанием школы!» Она застыла на месте.
Лени почувствовала, как Мэтью положил руку ей на талию и даже, кажется, легонько подтолкнул ее вперед. С вымученной улыбкой она спустилась во двор.
— Привет, — сказала она родителям, которые бросились ей навстречу. — Да ну что вы, не стоило приезжать.
Мама просияла:
— Шутишь? Ты закончила школу лучшей в классе!
— В классе из двух человек, — заметила Лени.
Папа обнял ее, прижал к себе.
— Мне вот никогда и ни в чем не удавалось стать первым. Я горжусь тобой, Рыжик. Ну а теперь ты можешь с чистой совестью сделать этой сраной школе ручкой. Пока-пока.
Они уселись в фургон и поехали. Над самой головой протарахтел самолет.
— Туристы, — произнес папа, словно это было ругательство. — Мама испекла твой любимый пирог и сделала клубничный акутак
[62].
Лени кивнула. Ей было так грустно, что улыбнуться не хватило сил.
