— Лени, — шепотом позвал он.
Она испуганно оглянулась на дверь и бросилась к нему.
Он поднялся и крепко ее обнял.
— Что случилось?
— Он строит стену. — Лени снова глянула через плечо.
— И поэтому перегородил бревнами дорогу?
Лени кивнула.
— Я боюсь.
Мэтью хотел ее успокоить, мол, все будет хорошо, но кто-то отодвинул засов на двери домика.
— Уходи, — прошептала Лени и оттолкнула его.
Мэтью юркнул за дерево, и тут же открылась дверь. На крыльцо вышел Эрнт Олбрайт в поношенной футболке и мешковатых семейных трусах.
— Лени! — крикнул он.
Лени помахала ему:
— Я тут, пап, просто бумагу уронила. И скрылась в уборной.
Эрнт маячил на крыльце, пока она не вернулась, загнал ее в дом и щелкнул засовом.
Мэтью неслышно добрался до велосипеда и во весь дух припустил домой. Папа и Мардж стояли во дворе возле ее фургона.
— Он с-строит стену, — запыхавшись, выпалил Мэтью, спрыгнул с велосипеда и бросил его в траве у коптильни.
— Ты о чем? — спросил папа.
— Эрнт. Ты же знаешь, у них участок узкий, как бутылочное горлышко, вдается в море. Он перегородил дорожку бревнами. Лени говорит, он строит стену.
— Господи Иисусе, — изумился отец. — Он решил отгородиться от мира.
* * *
Лени проснулась под пронзительный вой пилы и стук топора. Папа уже давно был на ногах, он все выходные строил стену.
Единственное, что хоть немного радовало Лени, — выходные кончились, настал понедельник, а значит, надо ехать в школу.
Мэтью.
Радость вытеснила гнетущее, безнадежное чувство утраты, которое поселилось в ее душе в эти дни. Она оделась и спустилась вниз.
В домике было тихо.
Из спальни вышла мама в водолазке и мешковатых джинсах:
— Доброе утро.
Лени подошла к маме:
— Мы должны ему помешать, пока он не достроил стену.
— Да не станет он ее достраивать. Это он так, психанул. Ничего, образумится.
— Думаешь, на это можно рассчитывать?
Лени впервые заметила, как постарела мама, какой измученный и потерянный у нее вид. Свет в глазах погас, она больше не улыбалась.
— Я сварю тебе кофе.
И в эту минуту в дверь громко постучали, и она почти сразу же распахнулась.
— Эй, есть кто дома?
На мясистых Марджи-шире-баржи запястьях звенели десятки браслетов, в ушах прыгали серьги, точно поплавки, блестели на свету. Отросшие волосы она расчесала на прямой пробор и собрала в два пучка-помпончика, которые вздрагивали при каждом шаге.
За Мардж в дом протиснулся папа и упер руки в тощие бока:
— Я же сказал, сюда нельзя.
Марджи-шире-баржи ухмыльнулась и протянула маме бутылку лосьона. Вложила маме в руки, накрыла большими ладонями мамины маленькие ладошки.
— Тельма сделала его из лаванды, которую выращивает в огороде. Она надеется, что тебе понравится.
Лени понимала, как много для мамы значит этот подарок.
— Не нужны нам ваши подачки, — вставил папа. — Она и так отлично пахнет, незачем ей мазаться этим дерьмом.
— Подруги дарят друг другу подарки, Эрнт. А мы с Корой подруги. Я, собственно, потому и приехала. Дай-ка, думаю, загляну к соседям на кофе.
— Лени, пожалуйста, свари Мардж кофе, — попросила мама. — И отрежь хлеба с клюквой.
Папа, по-прежнему стоя в дверях, скрестил руки на груди.
Марджи-шире-баржи подвела маму к дивану, усадила и села рядом. Подушки скрипнули под ее тяжестью.
— А меня тут такой понос пробрал.
— Мерзость какая, — подал голос папа.
— Как трубу прорвало. Может, у тебя таблетки есть? А то живот свело, хоть плачь.
Папа процедил ругательство и хлопнул дверью.
Мардж расплылась в улыбке:
— Какие же мужчины все-таки предсказуемые. Наконец-то мы остались одни.
Лени подала кофе и уселась в глубокое кресло из искусственной кожи, которое они в том году купили у старьевщика в Солдотне.
Марджи-шире-баржи перевела взгляд с Коры на Лени, потом снова на Кору. Лени была уверена, что от Мардж не укрылось ничего.
— Эрнт, поди, обиделся, что Тельма так обошлась с ним на похоронах Эрла.
— А, ты об этом, — сказала мама.
— Я смотрю, он на главной дороге столбов понатыкал. Стену, что ли, строит?
Мама покачала головой:
— Нет, что ты.
— Ты же знаешь, зачем строят стены? — не унималась Мардж. — Чтобы никто не увидел, что за ними творится. И чтобы никто не сбежал. — Она поставила чашку на столик, подалась к маме: — А если он повесит на ворота замок, ключ спрячет — как вы тогда выберетесь?
— Н-н-никогда он так не сделает, — возразила мама.
— Да ну? Вот и сестра мне так же ответила, когда мы с ней общались в последний раз. Я бы что угодно отдала, чтобы повернуть время вспять и все изменить. В конце концов она от него ушла, но слишком поздно.
— Она от него ушла, — тихо повторила мама и впервые не отвела взгляд, — потому и погибла. Такие мужчины… не успокоятся, пока тебя не найдут.
— Мы не дадим тебя в обиду, — пообещала Марджи-шире-баржи.
— Кто это «мы»?
— Мы с Томом Уокером. Харланы. Тика. Весь Канек. Вы с Лени — одни из нас, Кора. А он чужой. Доверься нам. Позволь тебе помочь.
Лени впервые всерьез задумалась об этом. А ведь они и правда могут от него уйти.
Но для этого пришлось бы уехать из Канека и даже, пожалуй, с Аляски.
Расстаться с Мэтью.
И что дальше? Неужели им придется всю жизнь провести в бегах, прятаться, менять имена? Получится ли? У мамы ни денег, ни кредитки. Даже права и те просрочены. У нее самой тоже нет прав. Может, по документам их с мамой и вовсе не существует?
А если он их найдет?
— Я не могу, — наконец ответила мама. Лени никогда еще не слышала такого печального, душераздирающего признания.
Марджи-шире-баржи впилась в маму долгим взглядом. На лице ее было написано разочарование.
— Ладно. Не все сразу. Просто помни, что мы рядом. Мы тебе поможем. Ты только скажи. Ко мне ты можешь прийти хоть в глухую январскую полночь. Договорились? Что бы ты ни натворила, что бы он ни сделал. Приходи, я тебе помогу.
Повинуясь порыву, Лени обогнула столик и бросилась Мардж на грудь. В ее объятиях было так уютно, так безопасно.
