— Папе эта арка не понравится, — сказала ему Лени, когда он подошел ближе.
— Да твоему папе вообще ничего не нравится, — улыбнулся мистер Уокер и вытер лоб скомканной банданой. — И в первую очередь ему не понравится, что ты дружишь с моим Мэтти. Ты же это понимаешь?
— Да, — ответила Лени.
— Пойдем. — Мэтью взял ее за локоть и повел прочь от отца. Велосипед позвякивал. Наконец они дошли до поворота к дому Лени. Она остановилась и посмотрела на затененную деревьями дорожку.
— Тебе лучше уйти, — сказала Лени и отодвинулась от него.
— Но я хочу проводить тебя до самого дома.
— Не надо.
— Из-за твоего отца?
Лени кивнула. Она готова была сквозь землю провалиться.
— Ему не понравится, что мы с тобой дружим.
— Да и черт с ним, — ответил Мэтью. — Не может же он запретить нам общаться. Никто не может. Папа рассказывал мне об их дурацкой вражде. Какая разница? Нам-то что?
— Но…
— Я тебе нравлюсь? Ты хочешь со мной дружить?
Она кивнула. Настала торжественная минута. Серьезная. Они заключили пакт.
— Ты мне тоже нравишься. Значит, все. Решено. Мы будем дружить. И никто нам ничего не сделает.
До чего он наивен, подумала Лени, и как же ошибается. Мэтью ничего не знает о том, как нелогично и злобно порой ведут себя родители, о том, как ударом кулака ломают носы. И о вспышках ярости: сперва разгромленный салун, а там кто знает, до чего дойдет.
— Папа порой ведет себя непредсказуемо, — сказала Лени, не придумав ничего лучше.
— И в чем это проявляется?
— Если узнает, что мы друг другу нравимся, может тебя побить.
— Ничего, я с ним справлюсь.
Лени едва удержалась от истерического смеха. Не хотелось даже думать о том, как именно Мэтью надеется «справиться» с папой.
Разумнее всего было бы уйти, сказать Мэтью, что им нельзя общаться.
— Лени?
Его взгляд растопил ее сердце. Разве кто-нибудь когда-нибудь смотрел на нее так? Лени задрожала — то ли от тоски, то ли от облегчения, то ли от возбуждения. Она сама не знала. Она знала лишь, что не может от него отказаться после стольких лет одиночества, несмотря на то что чувствовала, как опасность бесшумно скользнула в воду и плывет к ней.
— Папа не должен узнать, что мы дружим. Никогда. Ни за что.
— Как скажешь, — согласился Мэтью, но Лени видела, что ничегошеньки он не понял. Ему знакомы горе, боль и муки утраты, это читалось в его печальных глазах. Но о страхе он не знает ничего. Думает, она сгущает краски, устраивает спектакль.
— Я серьезно. Он ничего не должен знать.
Пятнадцать
Лени снилось, что она стоит под проливным дождем на берегу реки. Мокрые волосы слиплись, все расплывается перед глазами.
Река поднялась, оглушительно затрещала и вскрылась. От ледяного щита откололись огромные глыбы и, покачиваясь, поплыли по течению, увлекая за собой все, что попадалось на пути, — деревья, лодки, дома.
Надо перебраться на другой берег.
Лени не поняла, кто это сказал, она или кто-то другой. Она понимала одно: надо перейти на другой берег, пока лед не утащил ее в реку, пока вода не хлынула в легкие.
Но переходить было негде.
Ледяные волны вставали стеной, земля уходила из-под ног, с грохотом падали деревья. Послышался крик.
Это она кричала. Река ударила ее, словно лопатой по голове, и Лени покачнулась.
С воплем взмахнула руками и почувствовала, что падает.
«Сюда!» — крикнул кто-то.
Мэтью.
Он ее спасет. Тяжело дыша, Лени пыталась выкарабкаться на лед, но что-то вцепилось в ногу и тянуло все ниже и ниже, пока она не задохнулась. Все поглотил мрак.
Лени проснулась, хватая ртом воздух, и увидела, что она в безопасности, у себя на чердаке, со стопками книг и тетрадей с рисунками у стены, рядом коробка писем Мэтью.
Дурной сон почти тут же забылся. Кажется, мне снилась река, подумала Лени. Ледоход. Еще одна смертельная опасность, которая подстерегает на Аляске.
В школу она надела джинсовый комбинезон и клетчатую фланелевую рубашку. Волосы убрала с лица и заплела в колосок. Зеркал в доме за эти годы не осталось (папа все перебил), так что Лени не могла оценить, как выглядит. Она привыкла смотреть на себя в осколках стекла. Видеть себя по частям. Пока Мэтью не вернулся, ей вообще не было до этого дела.
Лени спустилась на кухню, положила стопку учебников на стол и села. Мама поставила перед ней тарелку с колбасками из оленины, оладьи с мясной подливой и миску черники, которую они летом собрали на песчаных утесах над заливом Качемак.
Лени завтракала. Мама за ней наблюдала.
— Ты вчера целый час таскала воду, чтобы помыться. Волосы заплела. Красиво, кстати.
— Ну, мам, это же обычная гигиена.
— Я слышала, Мэтью Уокер вернулся.
Лени следовало догадаться, что мама сообразит, что к чему. Порой из-за папы и прочего Лени забывала, до чего мама умна. И проницательна.
Лени жевала, стараясь не встречаться глазами с мамой. Она и так знала, что мама ей скажет, а потому не собиралась ни в чем признаваться. На Аляске места много, наверняка отыщется укромный уголок, чтобы спрятать такую малость, как дружба.
— Жаль, что твой отец так ненавидит его отца. И что твой отец так несдержан.
— Это так теперь называется?
Лени почувствовала, что мама не сводит с нее пристального взгляда, как орел, который высматривает в волнах серебристую рыбку. Лени впервые скрыла что-то от мамы, и ей было неловко.
— Тебе почти восемнадцать. Юная женщина. И за последние годы вы с Мэтью написали друг другу сотню писем.
— А это здесь при чем?
— Гормоны — как форсаж. Одно прикосновение — и ты в космосе.
— Что?
— Я говорю о любви, Ленора. О страсти.
— О любви? Фу-ты ну-ты! Я вообще не понимаю, почему ты об этом заговорила. Тебе не о чем беспокоиться.
— Вот и хорошо. Будь умницей. Не повторяй моих глупых ошибок.
Лени подняла глаза:
— Каких ошибок? Ты о папе? Или обо мне? Ты…
Открылась дверь, вошел отец. Утром он вымыл голову, надел относительно чистые коричневые холщовые штаны и футболку. Отец ногой закрыл дверь и сказал:
— Как вкусно пахнет! Доброе утро, Рыжик. Ну как, хорошо тебе спалось?
— Ага, — ответила Лени.
Он чмокнул ее в макушку.
