— Чтоб все по-честному, — ответил мистер Уокер.
— Ха! — подал голос отец. — Он пытается вами манипулировать. Купить вас. Не слушайте его. Мы знаем, что нужно городу. Уж точно не его деньги.
Тельма бросила на папу раздраженный взгляд.
— И сколько продлится ремонт?
Том пожал плечами:
— Надо успеть до холодов.
— Сколько тебе нужно рабочих?
— Чем больше, тем лучше.
Тельма подошла к Теду, пошепталась с ним.
— Эрл, — окликнул отец старика Харлана, — неужели ты так это оставишь?
Бледное морщинистое лицо Эрла скривилось, как маска, вырезанная на сушеном яблоке.
— Видишь ли, Эрнт, с работой здесь напряженка.
Лени заметила, как ошарашил отца такой ответ.
— Я готов, — сказал Клайд.
Мистер Уокер торжествующе улыбнулся. Лени увидела, как он впился взглядом в отца.
— Отлично. Кто еще?
Когда Клайд шагнул вперед, папа зашипел, как лопнувшая шина, схватил маму за руку и поволок за собой по двору к пикапу. Лени пришлось догонять их бегом. Они сели в машину.
Папа так врезал по газам, что колеса забуксовали в грязи и пикап не сразу тронулся с места. Потом врубил заднюю передачу, сдал, развернулся и вылетел в распахнутые ворота.
Мама взяла Лени за руку. Обе прекрасно понимали, что сейчас лучше помалкивать. Отец бормотал что-то себе под нос и колотил ладонью по рулю в такт своим мыслям.
Идиоты чертовы… спасовали перед ним… проклятые богачи воображают, будто весь мир им принадлежит.
У дома он резко затормозил и рывком переключил рычаг на нейтральную передачу.
Лени с мамой боялись вздохнуть.
Отец не двинулся с места, так и таращился сквозь грязное, облепленное дохлыми комарами лобовое стекло на расплывчатые очертания коптильни у подножия черных деревьев. Темно-буро-фиолетовое небо, точно булавки, утыкали звезды.
— Идите быстро домой, — процедил отец сквозь зубы. — Мне надо подумать.
Лени открыла дверь, и они с мамой буквально вывалились из пикапа, так спешили удрать. Взявшись за руки, прошлепали по грязи, поднялись по ступенькам, открыли дверь, захлопнули ее за собой, жалея, что нельзя закрыться на замок. Но обе прекрасно понимали, что делать этого не стоит. В припадке гнева отец мог спалить дом дотла, чтобы добраться до мамы.
Лени подошла к окну, отодвинула занавеску и посмотрела во двор.
Фургон по-прежнему стоял там, горели фары.
Лени разглядела силуэт отца, который разговаривал сам с собой.
— Это он сделал. — Лени подошла к маме. — Он разнес салун.
— Неправда, он был дома. В постели со мной. И вообще он на такое не способен.
Лени и рада была бы оставить маму в неведении, не причинять ей боль, но правда прожигала душу насквозь. И, чтобы потушить этот огонь, нужно было обо всем рассказать. Ведь они с мамой команда. Они вместе. У них нет тайн друг от друга.
— Когда ты заснула, он уехал в город. Я видела, как он уходил с топором.
Мама закурила и тяжело вздохнула:
— Я думала, в кои-то веки…
Лени ее понимала. Надежда. Блестящая финтифлюшка, приманка для доверчивых. Лени знала, как эта штука заманчива и опасна.
— И что же нам делать?
— Да что же тут сделаешь? Он и так переживал из-за того, что его с работы выгнали, а теперь еще эта история с салуном и Томом. Того и гляди сорвется.
Лени чувствовала мамин страх — и стыд, его безмолвный близнец.
— Нам нужно быть начеку. Это может плохо кончиться.
Четырнадцать
Апрель в Фэрбанксе переменчив. В этом году месяц выдался не по-весеннему морозным, мел снег, птицы не прилетели, реки не вскрылись. Жаловались даже старожилы, а уж они-то провели не один десяток лет в городе, который считался самым холодным в Америке.
После тренировки Мэтью возвращался с катка с клюшкой на плече. Он понимал, что в насквозь промокшей от пота хоккейной форме и унтах выглядит обычным семнадцатилетним пареньком, но ведь внешность обманчива. Он это знал, и это знали ребята, с которыми он учился вот уже несколько лет. Нет, они относились к нему вполне приветливо (здесь, вдали от цивилизации, никто никого не судил, каждый жил как хотел), но все же сторонились. Слухи о его «расстройстве» распространились быстрее пожара в горах Кенай. Он только-только сел за парту на первом уроке в девятом классе, а о нем уже составили мнение. Старшеклассники — стадные животные, даже в дебрях Аляски. Они чуяли, что в их компанию затесался слабый.
В ледяном тумане, тяжелой серой дымке, пронизанной застывшими частичками загрязняющих примесей, Фэрбанкс казался пародией на самого себя, как в комнате смеха, где нет ничего плотного, ни одной четкой линии. Пахло стоялыми выхлопными газами, как на гоночном треке.
Приземистые двухэтажные домики на другой стороне улицы, казалось, цеплялись друг за друга, заблудившись в тумане. Как и многие здания в городе, их выстроили наспех, словно временное жилье.
Людей в сумерках точно углем рисовали — прямые и косые черты: бездомные, ютившиеся у подъездов, пьяницы, которые глубокой ночью вываливались на улицу из кабаков и замерзали насмерть. Не все, кого Мэтью видит сейчас, протянут еще день или неделю, не говоря уже о том, чтобы выжить в эти нежданные холода в городке, где зима с сентября по апрель и ночь по восемнадцать часов в сутки. Каждый день уносил новые жертвы. Все время пропадали люди.
Пока он шел к машине, стемнело. Стремительно, в мгновение ока. Теперь светили только фонари — рассыпанные тут и там пятна — да время от времени в тумане змеился след фар. Мэтью был в куртке, хоккейном свитере, теплом белье, хоккейных рейтузах и унтах. По меркам Фэрбанкса, не так уж холодно, чуть ниже нуля. Поэтому перчатки он не надел.
Автомобиль завелся практически сразу, как обычно в это время года, не то что в разгар зимы, когда бывает и минус двадцать пять. Тогда, отлучившись в магазин или по делу, не глушишь мотор.
Дядин большой двухдверный пикап медленно покатил по городу. Тут приходилось смотреть в оба — то чью-то машину занесет, то животные бросятся под колеса, то дети играют там, где нельзя.
Впереди выехал на дорогу побитый «додж». На заднем стекле у него красовалась наклейка: ОСТОРОЖНО. В СЛУЧАЕ ПОХИЩЕНИЯ АВТОМОБИЛЬ ЕДЕТ БЕЗ ВОДИТЕЛЯ.
Здесь, в глуши, вдали от туристических местечек на побережье или величественных пейзажей национального парка Денали, такого рода наклейки на автомобилях попадались очень часто. Аляска кишела маргиналами. Они верили во всякие странные штуки, молились суровым богам, запрещавшим то и это, и забивали подвалы одновременно и Библиями, и оружием. Аляска идеально подходила тем, кто мечтал жить в таких краях, где никто никому не диктует, что делать, не обращает внимания на припаркованный в чужом дворе трейлер или холодильник на крыльце. Тетя говорила, что индивидуалистов сюда влечет романтика приключений. Мэтью не был уверен, что тетя права (он вообще не тратил силы на то, чтобы размышлять о подобных вещах), но точно знал: чем дальше от цивилизации, тем больше странностей. Большинство, пережив в Фэрбанксе темную суровую зиму длиной восемь месяцев, сбегали с визгом. Те немногие, кто оставался, — неудачники, искатели приключений, романтики, одиночки — почти никогда уже не покидали пределов штата.
