— Думаешь, я ревную к Тому? — спросил отец и, прищурясь, посмотрел на маму. — А что, есть повод?
Лени отвернулась от них и увидела, как Алиеска ведет Мэтью сквозь толпу в тихий уголок в глубине салуна. Лени направилась к ним, пробираясь меж людей, от которых пахло дымом, потом и немытым телом. Зимой мылись редко: вода — это роскошь.
Мэтью стоял в одиночестве у обугленной, облупившейся стены и безучастно таращился в пространство. Рукава его были в саже.
Лени изумилась — до чего он переменился. За такой короткий срок Мэтью вряд ли успел бы похудеть, однако скулы выступили над ввалившимися щеками, точно горные хребты, потрескавшиеся губы кровили. Белая кожа на висках резко выделялась на фоне обветренных щек. Грязные сальные волосы свисали вдоль лица тонкими сосульками.
— Привет, — сказала Лени.
— Привет, — промямлил Мэтью.
Что дальше?
Только не говори «соболезную», как взрослые. Глупо же. Разумеется, ты соболезнуешь. Толку-то?
Но что же сказать?
Лени осторожно подвинулась к Мэтью, стараясь не задеть, и прислонилась рядом с ним к обугленной стене. Отсюда ей были видны и фонари на закопченных балках, и стены с пыльными старинными снегоступами, рыбацкими сетями и беговыми лыжами, и переполненные пепельницы, и окутавший помещение густой дым.
Родители сидели с Чокнутым Эрлом, Клайдом, Тельмой и прочими членами семейства Харланов. Даже сквозь завесу табачного дыма Лени разглядела, как папино лицо налилось кровью (значит, уже перебрал виски), как он щурится от злости. Мама сидела рядом с ним, боясь пошевелиться, вставить слово или взглянуть на кого-то, кроме мужа.
— Он считает, что это я во всем виноват.
Лени изумилась, что Мэтью заговорил, и не сразу поняла смысл его слов. Она перевела взгляд на мистера Уокера и повернулась к Мэтью:
— Твой папа? Не может такого быть. Тут никто не виноват. Она же… ну, то есть лед…
Мэтью расплакался, слезы лились по щекам. Он стоял неподвижно, только волны боли пробегали по телу. В его взгляде сквозила недетская тоска. Одиночество, тревога, непредсказуемый, раздражительный отец — все это страшно, из-за этого снятся кошмары.
Но это еще пустяки. Увидеть, как гибнет твоя мама, гораздо страшнее. Каково ему теперь? Такое разве забудешь?
И как же ей, четырнадцатилетней девушке, у которой полно собственных проблем, помочь ему?
— Ее вчера нашли, — сказал Мэтью. — Слышала? Без ноги, и лицо…
Лени коснулась его:
— Не думай…
От ее прикосновения Мэтью издал мучительный вопль, который услышали все. Мэтью снова закричал, задрожал всем телом. Лени застыла, не зная, что делать — то ли отстраниться, то ли придвинуться ближе. Она инстинктивно обняла Мэтью. Он прильнул к ней, обхватил ее так крепко, что у Лени сперло дыхание. Она почувствовала на шее его теплые слезы.
— Это я во всем виноват. Мне все время снятся кошмары… я просыпаюсь в таком отчаянии, что сил нет.
Не успела Лени рта раскрыть, как к Мэтью подошла красавица-блондинка, обняла его и оттащила от Лени. Мэтью покачнулся и завалился на сестру. Двигался он так неуверенно, словно разучился ходить.
— Ты, наверно, Лени, — сказала девушка.
Лени кивнула.
— Я Али. Старшая сестра Мэтти. Он мне рассказывал про тебя. — Девушка напряженно улыбнулась; было заметно, чего ей стоило улыбаться. — Говорит, вы с ним лучшие друзья.
Лени едва не расплакалась.
— Да.
— Везет. Когда я училась в школе, у меня тут не было ровесников. — Али убрала волосы за ухо. — Наверно, я поэтому и перебралась в Фэрбанкс. Ну то есть… Канек и наш участок крошечные, как зернышко. Но если бы я не уехала…
— Не надо, — перебил ее Мэтью. — Пожалуйста.
Улыбка Али дрогнула. Лени совсем ее не знала, но сразу поняла, что она изо всех сил старается держаться и очень любит брата. И оттого Лени показалось, что Алиеска ей не чужая, между ними есть что-то общее.
— Я рада, что у него есть ты. Ему… сейчас нелегко, да, Мэтти? — Голос ее осекся. — Но он справится. Я надеюсь.
И Лени вдруг поняла, что надежда способна сломать, что это всего лишь блестящая приманка для простаков. Что будет, если ты отчаянно верил в лучшее, а случилось самое худшее? Быть может, лучше не надеяться вовсе, быть готовым ко всему? Разве не об этом постоянно твердит ей отец? Готовься к худшему.
— Конечно, справится, — ответила Лени, но сама в это не верила. Она-то знала, что кошмары вытворяют с человеком и как тяжелые воспоминания меняют его до неузнаваемости.
* * *
На обратном пути никто не проронил ни слова. Лени ощущала, как утекает каждая секунда света, чувствовала так же остро, как если бы ее молотком били по кости. Ей казалось, будто отец слышит их, эти потерянные секунды, которые словно камешки осыпались с грохотом со скалы и булькали в мутную черную воду.
Мама съежилась, ссутулилась на сиденье, то и дело поглядывала на папу.
Он был пьян и раздражен. То и дело подскакивал на месте, стучал кулаком по рулю.
Мама коснулась его руки.
Он отдернул руку и процедил:
— Тебе лишь бы мужиков лапать. Уж это-то ты умеешь. Думаешь, я не вижу. Думаешь, я идиот.
Мама уставилась на него широко раскрытыми глазами. Лицо ее исказил страх.
— Вовсе я так не думаю.
— Я видел, как ты на него пялилась. Я все видел. — Он что-то пробормотал и отодвинулся от нее. Лени толком не расслышала, но ей показалось, будто он еле слышно проговорил «дыши». Ясно было одно: им несдобровать. — Я видел, как ты гладила его руку.
А вот это уже совсем плохо.
Он всегда завидовал богатству Тома Уокера… но это что-то новое.
Всю дорогу до дома отец бормотал себе под нос: «Шлюха, сука лживая» — и барабанил по рулю, как по клавишам рояля. На подворье вывалился из автобуса, стоял, пошатываясь, и глядел на дом. Мама подошла к нему. Оба прерывисто дышали и смотрели друг на друга.
— Ну что… решила снова меня одурачить?
Мама коснулась его руки.
— Неужели ты думаешь, что я хочу Тома?..
Отец схватил маму за руку и поволок в дом. Она пыталась вырваться, спотыкалась, накрыла его кулак свободной ладонью, прося сжалиться, но тщетно.
— Эрнт, пожалуйста, не надо.
Лени бросилась за ними, повторяя на бегу:
— Пап, пожалуйста, отпусти ее.
— Лени, иди… — начала было мама.
Но отец так ей врезал, что она отлетела, ударилась головой о стену и рухнула на пол.
— Мама! — закричала Лени.
Мама с трудом поднялась на колени, встала на ноги. Рассеченная губа кровоточила.
