Но, как я уже сказал, радиостанция WWCS обанкротилась, и в 1986-м упавшее знамя подхватил «Русский самовар». И теперь, если хорошенько потереть бока самоваров, витринно выстроившихся вдоль тыльной стены ресторана, то легко увидеть, как «ночами пируют здесь милые тени, только дверь запирают, как вступают они во владенье…». И – внимание! – дело не только в Бродском, Барышникове, Ростроповиче, Вишневской, Аксенове, Алешковском, Збарском, Севеле и всех остальных реальных эмигрантах, отметившихся тогда в «Русском самоваре». А Белла Ахмадулина, Борис Мессерер, Евгений Рейн, Анатолий Найман, Альфред Шнитке и еще тысячи «инакомыслящих», «штатников», правозащитников, диссидентов и просто честных людей не были такими же, как мы, эмигрантами, только «внутренними»? А семеро смелых, вышедших с плакатами на Лобное место на Красной площади в день нашествия советских танков в бастующую Прагу? (Интересно, когда-нибудь в демократической России сделают фильм про них? Или фильм о Буковском, Андрее Сахарове, Анатолии Марченко?) Я знал в Москве таких «внутренних» эмигрантов. Андрей Смирнов, поставивший «Белорусский вокзал» и уговаривавший меня «свалить», был таким ярым ненавистником советского режима, что даже сделал об этом свой фильм «Осень» – за что, конечно, и вылетел из тогдашнего кино. А Эмиль Брагинский, автор сценариев «Берегись автомобиля», «Гараж» и всех остальных лучших комедий Эльдара Рязанова? Днем он писал с Эликом сценарии, а по ночам слушал «Голос Америки» и запоем читал по-английски американские детективы. А Саша Шлепянов, автор «Мертвого сезона»? Он писал с Михалковым-старшим сценарий «Вид на жительство», а с Вайнштоком «Мертвый сезон», но при этом метался по Москве на своей букашке «Фольксвагене» в поисках иностранной невесты, чтобы срулить из СССР. А Вадим Трунин, друживший с сыном Хрущева и прятавший у себя один из первых четырех машинописных экземпляров мемуаров Никиты Сергеевича с риском получить за это «червонец»? «Как ты можешь прятать от КГБ мемуары Хрущева и одновременно писать за Цвигуна сценарий “Фронт за линией фронта”?» – возмущался я. Семен Кузьмич Цвигун был тогда первым замом Андропова. «А вот так, – отвечал мне Вадим. – Напишу страницу, пойду в сортир, поблюю, и снова к машинке…»
Да, не все инакомыслящие были евреями и имели право обратиться за выездной визой на историческую родину. И далеко не все инакомыслящие русские, украинцы и кавказцы имели еврейских жен, чтобы выбраться из «совка». И даже не все евреи были «лакки инаф» не схватить отказ по причине их секретности или вообще без всяких причин.
Так вот, «Русский самовар» знаменит не тем, что в нем перебывали сотни эмигрантских и американских звезд (они ходили и в другие рестораны), а тем, на мой взгляд, что здесь, как на межпланетной станции у Рэя Брэдбери, мы встречались с теми, кого, уезжая, оставили в СССР навсегда, «форэвер»! Миша Козаков, Вадим Трунин, Андрей Макаревич, Булат Окуджава, Белла Ахмадулина, Эльдар Рязанов и сотни, сотни других тут возникали вдруг, словно воскресали из другого измерения, с другой планеты! И мы для них тоже воскресали и оживали в «Русском самоваре», потому что для них ведь и мы, уезжая без права переписки и телефонного перезвона, навсегда растворялись в другом измерении…
Встречей на Эльбе завершилась Вторая мировая война.
Нашей встречей в «Русском самоваре» завершилась холодная война.
И вдруг оказалось, что мы никуда не пропали, не умерли, не растворились и даже, в общем, не расставались. Я помню, как после двенадцати лет разлуки с Москвой встретился в «Самоваре» с Мишей Козаковым – через минуту у меня возникло ощущение, что еще вчера мы играли на бильярде в Доме творчества «Болшево» и рассказывали веселые анекдоты…
Но приличная статья не может заканчиваться на таком сентиментальном пафосе. А потому…
Иосиф Бродский по случаю своей неявки на юбилей Романа Каплана:
Прости, Роман, меня, мерзавца,
дай по лицу!
Но приключилось нализаться
вчера певцу.
И потому в твоей гостиной
был только Юз.
Роман! Я был всегда скотиной
и остаюсь.
Прощенья нет подобной твари!
(Плюс иудей!)
И нет мне места в «Самоваре»
среди людей.
В приличный дом теперь ублюдка
не станут звать.
Там, где блистают Лорка, Людка,
мне не бывать.
Теперь мне пищей, вне сомнений,
одна маца.
Ни шашлыка, и ни пельменей,
ни холодца.
Ни рюмки даровой отныне.
Душою стар,
войду, как Моисей в пустыне,
в ближайший бар.
И прошепчу,
припав к стакану,
сухой губой:
«Ура! Пятьдесят пять Роману.
Oh, boy, Oh, boy».
Конец?
Не знаю, но надеюсь, что продолжение последует.
Ваш Эдуард Тополь
Москва, октябрь 2015
