– Да…
Женщина ушла и через пару минут вернулась с одеялом, укутала меня до подбородка:
– Вот так. Болит что-то?
Я закрыла глаза. Не могу сказать, что болело что-то, скорее тянуло и жгло в шее слева.
Медсестра сменила пакет с раствором в капельнице – это я могла определить по звуку, поправила одеяло и вышла. Я опять осталась одна в полумраке – светильник над кроватью был выключен, а в окно сквозь плотные жалюзи не пробивалось ни капли света. Значит, городская больница, реанимация, операция, большая кровопотеря. Не могу повернуть голову. Болит левая половина тела. Что мы имеем в совокупности? Пока ничего. Самое странное, что я не помню ничего, а ведь явно же что-то случилось, потому что вчера – это-то я помню – абсолютно точно я была в порядке. А если попробовать восстановить все по эпизодам? Вчера я была в клинике, оперировала… кого же я оперировала? Ах, да – молодую женщину после автодорожной аварии. Я до мельчайших подробностей вспомнила ход операции, каждый шов, каждую скобу на челюсти. Так, уже неплохо. Ночевала я в своем кабинете. Утром пила кофе с Мажаровым. Так, стоп. Мажаров. Почему он кричал мне: «Не закрывай глаза»? Он был рядом в тот момент, когда что-то случилось? Точно – это его голос я слышала. Но почему мы были вместе? И почему он обращался ко мне на «ты»? Слишком много вопросов, на которые у меня нет ответов.
И тут же меня пронзила совершенно другая мысль – а брат?! Как теперь быть? Ведь мне нужно платить, а отсюда я не смогу сделать этого, и тогда с Николенькой может случиться что угодно. Да и он может запаниковать, когда я не приеду к нему, как у нас заведено. И никто не знает, что он может натворить, поддавшись панике. Я даже не могу попросить кого-то совершить платеж вместо меня, потому что никого не хочу втягивать в это. Да и нет у меня близких людей – Оксана только. Но ее я не подставлю ни в коем случае, пусть даже она знает обо всем. Нет, я не имею права рисковать головой единственной подруги. Есть, конечно, еще Анна, и она-то с радостью помогла бы мне, но… Но, но, но! Она считает себя обязанной мне, а я не хочу, чтобы мои поступки в прошлом были каким-то образом оплачены – пусть даже услугой. Нет, я не для того возилась с ней столько лет. Я хотела помочь – и помогла, но взамен мне ничего не нужно. Анна – это моя попытка загладить вину перед мамой. Ей я не могла помочь, потому помогла Анне. И даже думать не желаю о том, чтобы просить ее теперь об услуге, да еще такого рода.
Ах, Николенька, паразит ты… «Если тебе кажется, что твоя жизнь сломалась, заткнись, возьми себя в руки и все наладь». Мама говорила мне об этом постоянно, но почему-то ей никогда не приходило в голову хоть единожды сказать эту фразу моему брату. И поэтому Николенька предпочитает ныть и жалеть себя, предоставляя мне право разгребать навоз и чинить его ломающуюся жизнь. И вот настал момент, когда я тоже сломалась – причем в буквальном смысле этого слова – и не могу больше чинить его жизнь. И она вполне может оборваться. Нет, нет, так думать нельзя, мысли материальны, я не хочу, не хочу…
А еще мне нужен телефон. Мой мобильник, который… который я даже не помню, где оставила. Последнее, что всплыло в памяти, это какая-то «Ауди», и я на пассажирском сиденье. Чья это машина, почему я в ней оказалась – ничего не помню. Но мне начало казаться, что есть человек, способный ответить на мои вопросы, – Мажаров. Да, точно – попрошу медсестру позвонить ему утром.
Но тут случилось чудо – потому что я не знаю, как еще назвать произошедшее. Дверь палаты открылась, и на пороге появился Мажаров собственной персоной в голубой хирургической рубашке, но почему-то в покрытых бурыми пятнами джинсах. Левая рука его была забинтована в области локтевого сгиба.
– Очнулась? – как-то совсем фамильярно поинтересовался он и вошел в палату.
Я невольно потянула к подбородку одеяло – успела все-таки понять, что лежу совершенно голая. Мажаров сел на табурет рядом с кроватью:
– Говорить можешь?
– Почему вы… – начала я, но он перебил:
– Слушай, Аделина, ты не в клинике, не в своем кабинете, а я сейчас не твой подчиненный. Я двадцать минут зажимал рану на твоей шее, так что мы почти родственники теперь. Не бойся, на работе не стану границы переходить, но тут, извини, расшаркиваться нет настроения. Зови меня просто по имени, хорошо?
Я не успела ничего ответить, потому что вошедшая медсестра, покачав головой, сурово спросила у Мажарова:
– Доктор, а вам кто разрешил вставать и ходить?
– Я совершенно здоров, цел и невредим.
– Да, а пятьсот кубиков крови? Разумеется, дама будет за это благодарна, но сейчас лучше бы вам тоже полежать.
Я видела, как смутился Мажаров, и вдруг до меня дошло – это ж он мне пятьсот крови отлил. Ого…
– У вас четвертая группа? – спросила я, и Мажаров поправил:
– У тебя. Да, четвертая. Извини, так вышло. Я понимаю, что ты предпочла бы не одалживаться у подчиненного, но тут форс-мажор случился, хорошо, что я не успел домой уехать.
И я почему-то не поверила в то, что он собирался ехать домой. Матвей Мажаров не был похож на человека, который способен уехать, не узнав, что случилось с тем, чью рану он зажимал собственной рукой. Даже если этот человек – я.
– Спасибо… Матвей, – с трудом выдавила я.
– На здоровье. Тебя, кстати, полицейский ждет.
– Полицейский? Зачем?
– Понятно, амнезия, – констатировал Мажаров. – Уж не знаю, что там у тебя с этим чудищем бородатым, но он совершенно серьезно собирался тебя топором по голове тюкнуть. Я еле добежал, но буквально на пару секунд опоздал, он тебя успел по шее ударить, но как-то неловко, к счастью, даже ключицу не задел. Крови ты много потеряла, но это ерунда. Главное – ничего важного не зацепило, так что полежишь пару недель, отдохнешь.
– Пару недель?! А клиника?!
– Ты с ума сошла? Какая клиника? Ты ведь даже стоять не сможешь. Кто тебя обычно замещает?
Я растерялась. Меня никто не замещал просто потому, что со дня открытия клиники я не была в отпуске, не взяла ни одного больничного – все время работала и была на месте. Так что вариантов на подобный случай у меня не имелось.
– Не знаю…
– Да, я как-то упустил из вида, что ты маниакально трудолюбива. Хорошо, давай так. Кто из врачей работает с тобой дольше других? Кому не придется долго объяснять, что к чему?
– Васильков.
– Прекрасно, значит, дядя Слава.
Мне вдруг стало смешно – я даже не знала, что коллеги называют хирурга Василькова дядей Славой, для меня он был Вячеславом Андреевичем, так как по возрасту годился в отцы.
– Тогда поступим следующим образом, – продолжал Матвей. – Завтра я приеду, тебя уже в палату переведут, и оттуда ты ему позвонишь и передашь все распоряжения.
– А почему завтра?
– Потому что твой телефон вместе с документами остался в сумке на заднем сиденье моей машины. Мой через пару минут разрядится окончательно, а я жду звонка.
