Джулиан повернул голову к Джеймсу и свирепо уставился на него.
У Джеймса упало сердце. Он выругался сквозь зубы. Марк слышал его слова. И оказался достаточно большим, чтобы сложить один и один. Джеймс увидел, как у Джулиана кровь отлила от лица, как он нагнулся, чтобы поднять мяч. На его лице произошла быстрая смена эмоций – недоверие, страх, гнев и потом самое худшее. Предательство. Джеймс хорошо знал это чувство.
Тело Джулиана напряглось. Он кинул мяч в Джеймса, ударив его по ребрам.
Тот заворчал, предпочитая принять на себя удар гнева Джулиана. И прижал мяч к груди.
– Ты придурок! – выкрикнул Джулиан и со всех ног побежал на пляж.
– Ты не пойдешь за ним? – спросила Клэр. Ее голос стал тонким и высоким от страха.
– Через минуту. Он давно злится на меня. Ему надо немного выпустить пар.
Джеймс отдал мяч Гейлу, выпустив его из пальцев. Мать пристально посмотрела на сына.
– Возможно, это к лучшему, – вынесла она вердикт. – Рано или поздно они бы все равно узнали. Мне следовало бы самой сказать им…
Джеймс поднял руку, останавливая ее:
– Как случилось, так случилось. А теперь мне нужно пойти и поговорить со своим сыном.
* * *
Джеймс нашел Джулиана на пляже метрах в ста от дома. Тот сидел в тени пальмы, сгорбившись, положив руки на колени и спрятав голову в руках. С долгим вздохом Джеймс уселся рядом с сыном. Потом развязал шнурки на ботинках и вытряхнул песок. Сняв носки, сунул их в ботинки и зарылся пятками в песок в поисках прохладных гранул внизу.
Джулиан поднял голову. Вытер мокрое лицо ладонью и отвернулся. Дышал он прерывисто, плечи тряслись.
Джеймс подавил инстинктивное желание обнять сына. Ему скоро двенадцать, он становится подростком. Вместо этого Джеймс поднял и принялся рассматривать сухой лист.
– Почему… – прохрипел Джулиан, вытирая рукой под носом. – Почему ты не сказал нам, что она наша бабушка?
Джеймс покрутил лист.
– Потому что я не знал. Я не мог вспомнить, кто она, а она мне ничего не сказала. Не думаю, что она что-либо говорила Карлосу, потому что ни одно слово в его дневниках не дало мне понять, что сеньора Карла – это моя мать. – Джеймс тщательно подбирал слова. Ему хотелось, чтобы Джулиан воспринимал его и Карлоса как одного человека. Ему хотелось, чтобы мальчик видел в нем своего отца, поэтому и поступать он должен так же. Как Наталия сказала ему много лет назад и повторила прошлой ночью: «То же самое тело, то же самое сердце и та же самая душа». Подводил только поврежденный мозг, который он изо всех сил пытался отремонтировать.
– Я не знал, что сеньора Карла и моя мать – это одна и та же женщина, пока на прошлой неделе она не появилась в нашем доме.
Джулиан снова вытер нос, потом подобрал ветку и воткнул ее в песок.
– Могу поспорить, что ты на нее разозлился.
– Я до сих пор злюсь, – сказал Джеймс, глядя на океан. Солнце уже миновало зенит. На лбу Джеймса выступил пот, он почувствовал, как капля потекла по спине. – Я злюсь на всю свою семью. Но не на тебя и не на Марка, – уточнил он, когда Джулиан ахнул. – Только на свою мать и братьев. Но знаешь, на кого я злюсь сильнее всего?
Джулиан помотал склоненной головой. Он посильнее надавил на ветку, и та сломалась.
– На себя. – Джеймс много раз принимал неправильные решения, и каждое все дальше уводило его от того будущего, которое он и Эйми распланировали, как дорожную карту. Но с каждой ошибкой он становился все ближе к Джулиану и Марку. – Мне больше всего на свете хочется, чтобы я вспомнил те годы, которые забыл. – Грудь Джулиана сотрясали рыдания. – Мне бы очень хотелось, чтобы я помнил твою маму и все то, что мы с тобой делали вместе.
Слезы градом катились по лицу Джулиана, падали на песок, оставляя впадины. Джеймс осторожно постучал согнутым коленом по колену сына.
– Знаешь что?
– Что? – Джулиан шмыгнул носом.
– Я поступил умно. Я все записал и теперь помню все, что прочел о нашей жизни в Пуэрто-Эскондидо. А пока я читал, в моей голове появлялись картинки, словно настоящие воспоминания.
Джулиан кивнул, обдумывая его слова:
– Почему тебе пришлось измениться?
– Не знаю, Джулиан. Мой разум болен, и я пытаюсь выздороветь.
Джулиан нахмурился:
– Как ты заболел?
Джеймс пожал плечами:
– Не могу вспомнить. Не знаю, что заставило меня забыть о том, что я Джеймс, и не знаю, почему я забыл, что был Карлосом.
Джулиан моргнул, его нижняя губа задрожала.
– Тебе страшно?
– Очень страшно.
– Мне тоже.
Джеймс погладил сына по спине:
– Нам будет легче, обещаю. Я могу отзываться на любое имя, Карлос или Джеймс, но я все равно твой отец. Yo siempre voy a ser tu papá. Я всегда буду твоим папой.
Джулиан судорожно вздохнул. Новые слезы потекли, словно прозрачные ручейки по речным камням.
– Мне бы все равно хотелось, чтобы ты все помнил по-настоящему.
– Мне тоже. – И Джеймс говорил честно.
– А ты хотел бы помнить тетю Наталию?
Джеймс свесил руки между коленей.
– Да.
– Ей очень грустно от того, что ты не помнишь. Прошлой ночью я слышал, как она плакала.
Что-то такое дрогнуло в груди Джеймса, чего он не мог объяснить. Он так старался увеличить расстояние между детьми и своими братьями, что у него не было возможности подумать о том, насколько Наталии будет тяжело его присутствие в ее доме, то, что он спит под ее крышей.
– Она тебя любит.
– Я знаю, – негромко ответил Джеймс. И вспомнил то, как она на него смотрела, протягивала руку, желая прикоснуться, то, как ей приходилось спрашивать разрешения обнять его, а не просто обнимать. Она открыла свой дом, дала им убежище, ничего не попросив взамен.
Джулиан принялся чертить пальцем по песку:
– Я скучаю по нашему дому.
Джеймс не знал, как на это ответить. Они никогда не вернутся в Мексику. Его место не там. Но и в Калифорнию он не торопится возвращаться.
– Мы можем остаться здесь?
Джеймс поднял бровь:
– На Гавайях?
– Тетя Наталия хочет, чтобы мы остались.
– Тебе здесь нравится?
Джулиан раскинул руки, как будто обнимая пляж бухты Ханалеи. Он посмотрел на Джеймса так, словно тот сошел с ума. Джулиан вырос на берегу океана. Понятно, что его тянет сюда.
Джеймс взял в руку песок и пропустил сквозь пальцы.
– Здесь довольно мило.
