У нее перехватило дыхание.
– Я чувствую то же самое, Нат. Я люблю тебя, – прошептал я, стягивая к себе одеяло. Мне хотелось, чтобы она села ко мне на колени, где я мог бы поцеловать ее покрытую веснушками кожу и уткнуться лицом в ямку на ее плече, вдохнуть ее аромат. Мне хотелось похоронить все, что могло увести меня от нее и моих сыновей.
Не отрывая от меня глаз, Наталия встала. Одеяло соскользнуло с ее плеч и упало к ногам.
Черт побери.
– Ты голая. – Нервы, возбуждение, предвкушение, все эмоции, заставлявшие мое сердце гулко биться, а голову кружиться, устремились вниз.
У нее вырвался низкий переливчатый смех. Наталия вжала мои плечи в шезлонг и оседлала меня. Я схватил ее бедра. Моя разумная сторона хотела задать несколько вопросов. Уверена ли Наталия? Как это изменит наши отношения? Но другой моей стороне, пылавшей два года, надоело, что ее игнорируют.
Я провел руками по бокам Наталии, обхватил затылок и поцеловал ее. Черт побери, она умела целоваться. Ее губы были изысканными, аромат опьянял. Господи, как мне понравился ее запах.
Мой рот накрыл ее губы, и она начала судорожно расстегивать мою рубашку. Потом ее руки оказались на моей ширинке, и тут моя разумная сторона схватила ее за запястья. Она опустила подбородок и посмотрела на меня сверху. В ее глазах загорелось смущение, нижняя губа задрожала от уязвимости. Мне хотелось покрыть поцелуями ее всю.
– У меня нет презерватива, – удалось мне выговорить, мой голос звучал хрипло, как наждачная бумага. Я не был с женщиной почти два года. У меня никого не было после нее и тех удивительных минут в душе.
Наталия закрыла глаза и покачала головой:
– Он нам не нужен.
Она принимала противозачаточные таблетки.
Из моих легких вышел весь воздух.
Она провела большим пальцем по моей нижней губе, и я прикусил нежную плоть. Ее глаза вспыхнули. Потом ее губы коснулись моих, и я пропал. Захваченный желанием, которое она вливала в меня, и своей потребностью обладать ею. Прямо здесь. На балконе.
Какая разница, что нас могли увидеть?
Нам точно было все равно.
Она расстегнула «молнию» на моих шортах, и я приподнял бедра. Потом я поднял ее, мои большие пальцы скользнули по жестким полоскам шрамов на бедрах, и усадил ее на себя. Мне хотелось спросить о шрамах, которые я заметил раньше, когда Наталия надевала купальник и которых теперь впервые коснулся. Но ощущение от того, что я оказался внутри Наталии, лишило меня слов. Мы застонали и начали скользить навстречу друг другу, наше дыхание становилось все чаще. Я вбивался в нее, как будто пытался достичь той ее части, которую она скрывала от меня до этого вечера. Тогда она открыла свои чувства и убежала, как будто ожидая, что я отброшу их от себя, словно завернутый подарок, со словами «спасибо, нет».
А я поступил наоборот. Я принял ее признание и запер его внутри, там, где она оставила кусочек себя много месяцев тому назад. Потому что с Наталией я чувствовал себя целым. Неискалеченным.
* * *
Спустя короткое время Наталия лежала на моей груди, наше тяжелое дыхание возвращалось к ровному ритму. Я провел пальцами по ее позвоночнику, зачарованный тем, что только что произошло между нами. Мне хотелось еще.
Она задрожала. Я потянулся за одеялом и накрыл нас. Обняв ее за талию, я поцеловал Наталию в лоб. Она вздохнула и поцеловала меня в шею.
– Я думала, – пробормотала она.
Я тоже думал. О том, чего я хотел для своих сыновей, о том, кто я и что будет дальше с Наталией. «Выходи за меня» было готово сорваться с губ.
– О чем? – спросил я.
Она поставила локти на мою грудь и оперлась подбородком на кулаки. Ее губы оказались на расстоянии поцелуя, но, когда наши взгляды встретились, я остановился. Наталия кусала нижнюю губу. Уязвимость вернулась.
– Так что?
– Тебе следует поехать в Калифорнию.
– Что? – Все тепло, которое мы создали, рассеялось, как будто надвинулся холодный фронт. У меня внутри все застыло. Руки упали с ее талии. – Зачем?
– Ты выяснишь…
– Что я выясню? – Я едва сдержался, чтобы не взорваться. Что у меня фальшивое удостоверение личности и меня арестуют, когда я буду садиться в самолет? – Я взъерошил волосы и обхватил ладонью затылок.
Она села, одеяло собралось у нее за спиной.
– Кто ты такой, вот что. – От раздражения и нетерпения ее тон стал резким.
И рискнуть забыть себя? Я мог увидеть лицо или пейзаж. Я мог услышать голос. Все, что угодно, могло вырвать меня из состояния фуги.
– Я не путешествую.
– Послушай, Карлос, я знаю, что тебе страшно.
Я сжал зубы.
Наталия взяла мое лицо в ладони, и я едва справился с желанием отвернуться. Возможно, мужчине просто не нравится, когда ему в лицо говорят, что он напуган.
– Ты знаешь о Джеймсе уже шесть месяцев. Ты не думаешь, что настало время перестать прятаться от того, кто ты такой?
– Я не прячусь. Я…
– И потом тебе надо встретиться с Эйми.
– Мне… Что?
Наталия встала, завернулась в одеяло, отвела глаза.
– Она знает тебя лучше, чем кто-либо.
Глава 11
Джеймс
Настоящее время
25 июня
Саратога, Калифорния
Джеймс не видел другого выхода. Он и мальчики должны уехать на остров Кауаи. В дом Наталии. Томас хотел, чтобы Джеймс и Фил встретились в его офисе, но Джеймс не видел в этом смысла. Он все еще не помнил, что произошло в тот день, а пока он этого не вспомнит, Фил будет отрицать, что стрелял в Джеймса из ружья. От братьев Джеймса заставляло бежать отчаянное желание Карлоса обеспечить безопасность Джулиана и Марка. А он не сможет этого сделать, пока шансы встретить в кухне Фила намного больше, чем шансы на то, что он вспомнит, что именно спровоцировало состояние фуги.
А еще ему нужно было подумать о том, куда он и его сыновья направятся. Поскольку он принял тот факт, что не сможет жить в одном городе с Эйми. Его решение вернуться в Лос-Гатос – это всего лишь еще одна ошибка в неправильных рассуждениях.
Но Ник считал, что как раз переезд на Кауаи – это ошибка. Лучший друг сказал Джеймсу многое, пока они на заднем дворе дома Гарнеров жарили на гриле стейки. Джеймс только тогда рассказал о своих отношениях с Наталией.
– Разумно ли это? – спросил Ник.
Жить в доме женщины, которую он любил? Вероятно, нет. Они знакомы уже почти семь лет. Пять лет они были близки, делили постель, желания и страхи. Но, если бы не фото на стене, он не вспомнил бы ее лицо, не говоря уж хотя бы о единственном моменте, проведенном в ее обществе. Нет, он не будет испытывать неловкость, живя в ее доме.
