– Едва ли Гейл станет возражать, если доски будут продаваться быстрее, чем вы сможете их производить.
Наталия сверкнула улыбкой, ее зубы ярко выделялись на лице:
– Вот тут-то у него жила и лопнет. Она не согласна на обычную предоплату. Она хочет получать отчисления с каждой проданной доски.
Я поднес пиво к губам и рассмеялся. Звук завибрировал в бутылке:
– У Гейла лопнет не одна жила.
Я отсалютовал Наталии бутылкой и сделал глоток.
Она состроила гримасу.
– А как насчет тебя? – Наталия постучала себя по лбу. – У тебя что-то на уме.
Я скрестил руки:
– Почему ты так говоришь?
Наталия допила пиво.
– Ты был не с нами, когда мы во дворе пасовали мяч. Ты был рассеянным. Поделиться хочешь?
Я пока не хотел. Я все еще обдумывал.
– Я в порядке. – Я протянул руку, готовый вернуться в дом.
Наталия посмотрела на меня с сомнением, но настаивать не стала. В соседнем доме в окне второго этажа блеснул свет, он привлек ее внимание.
– Кто там сейчас живет? Я не привыкла видеть этот дом таким темным и тихим.
В это время года все бывало иначе. Орала музыка, во всех комнатах горел яркий свет.
– Женщина из Штатов сняла его на лето.
– Из какого она штата?
Я поднял плечо, удивленный тем, что мне и в голову не пришло спросить Карлу.
– Понятия не имею. Но она кажется приятной. Смотрит, как дети играют на пляже.
Наталия зевнула, кивнула и махнула рукой в сторону раздвижной двери:
– Уже поздно. Я иду спать.
Я дотянулся до ее руки, когда Наталия направилась в дом. Она приняла мою руку, но не подняла на меня глаза, и я привлек ее к себе. Я даже вздохнул, настолько приятным был этот контакт. Объятия детей и приветствие «кулак в кулак» – это замечательно, но они не избавляли от одиночества.
Наталия обхватила меня руками, и я зарылся губами в ее волосах. Объятие было платоническим, пока я не позволил моим губам задержаться и двинуться вдоль по пробору. Наталия застыла, и я опустил руки, боясь, что переступил какую-то неведомую черту. Случай в душе произошел почти пятнадцать месяцев назад. Как будто вообще ничего не было.
Она отступила на шаг и посмотрела на меня, ее глаза вглядывались в мое лицо. Между бровями пролегла складка.
– Давай завтра после работы выпьем пива. Мы сможем поговорить о том, что тебя беспокоит. – Она улыбнулась.
Уголок моего рта дернулся вверх.
– Пиво – это здорово.
– Но не разговор, да? – Она погрозила мне пальцем. – Теперь я знаю, что с тобой что-то происходит. Не волнуйся, я не буду на тебя давить. Пока.
Наталия направилась в дом, и я последовал за ней. В кухне мы пожелали друг другу «спокойной ночи», и я проследил глазами, как она идет по коридору. Наталия остановилась и стала рассматривать фотографии на стене. Я знал, какая из них привлекла ее внимание. Это был снимок ее и Ракели на нашей свадьбе. Они согнулись от хохота. Обе были красивы в своих платьях. Ракель – в белом, Наталия – в лавандовом. Она коснулась пальцами губ, приложила их к стеклу. А потом скрылась в ванной.
Я отправил бутылки в мусорный бак и поднялся наверх, чтобы сделать записи. Так велел врач. Но то, что начиналось, как ежедневное упражнение в надежде вернуть мое прошлое, за последние шесть месяцев превратилось в инструмент для выживания. Если я потеряю себя и стану Джеймсом, мои воспоминания все-таки останутся со мной.
Глава 9
Джеймс
Настоящее время
22 июня
Лос-Гатос, Калифорния
– Эйми.
Ее имя заполнило комнату до того, как он понял, что произнес его вслух. Агония из-за невозможности видеть ее, слышать плавные переливы голоса, заключать тонкую фигуру в объятия, чувствовать женственные округлости твердым телом затопила пустоту у него внутри. Эйми едва не заставила его опуститься на колени.
Бутылка выскользнула из его пальцев, с глухим стуком упала на ковер. Янтарная жидкость вытекла на кремовые нити, намочила босые ступни. Но Джеймс этого почти не ощутил. Все его чувства были направлены на женщину в припаркованном перед домом автомобиле.
Фары погасли. После нескольких вздохов старых уродливых часов у Джеймса за спиной – семейное наследство, которое кто-то напрасно решил оставить, – они снова зажглись. Как будто Эйми пыталась решить, как ей поступить.
Она собирается уехать.
Джеймс едва заметил, как пробежал разделявшее их расстояние, как входная дверь ударилась о стену, потому что он с силой распахнул ее. Он поклялся себе, что не будет общаться с ней. У нее муж и ребенок. Джеймс не хотел нарушать ее жизнь, еще больше усложнять тот хаос, который создал Томас. Джеймс не хотел причинять ей еще больше боли. Ей больно так же, как и ему.
Но вот Эйми здесь, после нескольких лет разлуки, и ничто не помешает ему попасть внутрь этого автомобиля. Джеймс хотел ощутить ее рядом с собой. Он хотел услышать ее голос.
Джеймс громко постучал в пассажирское окно. Она дернулась в своем кресле, повернулась к нему, вцепившись в руль обеими руками так, что побелели костяшки пальцев. Сложная смесь эмоций появилась на ее лице, это было видно в туманном свете уличного фонаря, заливавшем салон автомобиля. Джеймс увидел то же желание, которое чувствовал костным мозгом, и еще сожаление. Но было и разочарование, и обида на него. У Джеймса еще сильнее сжалось сердце. Он причинил ей боль и предал их доверие друг к другу. Он столько от нее утаил. И ему было так стыдно.
– Эйми, – он принялся дергать ручку, – открой дверь.
У него участился пульс. Джеймс чувствовал, как сердце бьется в горле. Кожа стала горячей и неприятной. Пот заливал подмышки.
– Пожалуйста! – Он снова дернул ручку.
Щелкнули замки, и Джеймс распахнул дверцу, скользнул в салон. Захлопнув за собой дверь, он прижался мокрой спиной к коже сиденья, чтобы не позволить себе броситься к Эйми. Легкие расширялись, ноздри раздувались так, словно он пробежал десять километров. От быстро бьющегося сердца теснило в груди, когда он вдохнул ее аромат. Жасмин и цветки апельсина. Фирменные духи Эйми. Куда более сильные, чем воспоминание.
Их взгляды встретились над центральной консолью, и какое-то электричество пробежало сквозь Джеймса, свежий прилив эмоций. Он горячечно прошептал ее имя, выражая свое преклонение перед ней.
Водопад темных вьющихся волос – Джеймс когда-то запускал в них пальцы, когда глубоко целовал Эйми, – изящно падал ей на плечи. Глаза, голубизной напоминавшие Карибское море и так хорошо знакомые ему, были полны непролитых слез. Ресницы сверкали. Бледная тонкая кожа вокруг глаз припухла. Эйми недавно плакала. Пятна слез остались на ее джинсах.
