— Покойничек нынче куртуазный пошел, — запинаясь, пробормотал Штейн. Он уже был порядочно пьян. — Скажи им, Жень!
— Олег, иди к черту.
— А потом я вбил в поисковик все эти фамилии по твоему списку. И что первое вылетело? Твой пост-обращение, Инга, о сборе средств на лечение Агееву. А что за Агеев такой? Впервые слышу. Продолжаю поиск. И выясняется: все эти люди — герои его «последнего интервью», минут по сорок каждое. Волохов твой опять же. Ну посмотрел я несколько. Тут уже все ясно: Волохов в кадре одет точно так же, как в момент гибели, протокол-то я читал. Ну и чего резину тянуть? Взял ордер, опергруппу и к Агееву. А он уже готов. Понятых усадили, сами пошли по комнатам, в кладовке я полочку эту и увидел. Она у него черная-черная, вполне траурного вида, на ней куча дисков. На дисках — знакомые фамилии. Ровно по списку. И тут ты такая звонишь: я знаю, кто убийца!
— На дисках просто его интервью? — спросил Эдик.
— Не просто, мать вашу! — Кирилл шумно выдохнул, помотал головой. — Там в конце… он все снимал, понимаете, все! Как эти старики умирали, что говорили, как кричали на него, как дышать переставали… Это у вас там как-то специально называется?
— Исходники, — буркнул Штейн, не открывая глаз. — Немонтированный материал.
— Я на оперативной работе чего только не навидался, думал, все уже, но после такого… Ублюдок…
— Не существует пределов ужаса, которые может испытать человек. Стивен Кинг будто про тебя сказал. — Холодивкер ткнула сигаретой в пепельницу.
— Стойте, — сказал Олег. — А как же этот, молодой поэт, к которому мы ездили в Королев? Туманов этот. Он-то тут при чем?
— Парню сильно не повезло. Судя по всему, он был у Волохова, увидел его мертвым и сбежал. — Кирилл повернулся к Инге. — Давай ты рассказывай, я сам еще не все переварил.
— Он не просто так приходил к Волохову. — Инга крутила сигарету в руках, курить уже не могла. — Помнишь, я взяла у Купленова ворох распечаток эсэмэсок Туманова по дороге в Большой? Купленов еще сказал — «гомосятина одна», к делу не относится. — Кирилл кивнул. — Так вот. Я почти сразу поняла, что Туманов убить Волохова не мог. Ну и начала тщательно изучать эсэмэски, думаю, вдруг что найду. И нашла! Был у Туманова некто «Вел. Жуж.». Переписывались довольно часто. Если не вчитываться — то и правда похабная переписка, как будто все время о групповухе договариваются.
— Без цитат неинтересно, — перебил ее Олег.
— «Вел. Жуж.»: «люблю держать тебя крепко; жду твоей интимной встречи с В. Девчонки с нашего двора и Кукольник будут смотреть», — не обращая внимания на Олега, продолжала Инга. — Тогда, в машине, я никакого скрытого смысла не уловила. Но потом мы поехали к Жужлеву, и тот признался в убийстве Туманова. И мне долго не давала покоя мысль, что я откуда-то знаю его фамилию. А потом как стукнуло: Вел. Жуж. — это Жужлев наоборот, очень примитивно.
— Ага, если знать, — кивнула Женя. — А дальше?
— А дальше я начала шерстить эсэмэски. И именно вот эта, про девчонок, дала мне ключ. Мой друг-программа, как ты выразился, Олег, прислал мне статью про Туманова, я тебе говорила… Штейн, не спи!
— Я не сплю, — проворчал Олег, — с закрытыми глазами я тебя лучше слышу. Помню эту жесть. Как несколько девчонок изнасиловали Туманова в детстве.
— Да! Статья называлась: «Девчонки с нашего двора». Жужлев шантажировал его! И это не любовная переписка. Теперь за пошлыми намеками отчетливо проглядывало совсем другое кино. Жужлев вынудил Туманова выкрасть «Парад». Ну а Туманов за эту «услугу» требовал денег. Жужлев в переписке несколько раз упоминал, что «девочки ждут твоего нагого дефиле», а Влад ему в ответ: «такой парад стоит денег». В результате они договорились о сумме.
— Сначала договорились, а потом грохнули! Нормально так! — Женя толкнула в бок Штейна, который опять начал посапывать. — Не находишь, что в наши дни уголовный мир совсем утратил этические ориентиры?
— Я здесь! Я с вами! — Олег встрепенулся, нашарил на столе кусок хлеба, намазал его густо маслом, принялся жевать. — Мне Туманова жалко. Хорошие стихи писал парень, правда!
— Я думаю, было так. Туманов пришел к Волохову домой за книгой. Увидел мертвого Александра Витальевича, страшно перепугался, но книгу схватил и отнес заказчику. Рассказал Жужлеву про труп. А тот, видимо, не поверил. Решил, что Туманов его сам убил. Потому что в переписке начались угрозы, стал чаще упоминаться какой-то Кукольник. Пока я соображала, какой еще Кукольник, мы с Майклом, — Инга сделала паузу, чтобы перевести дыхание, — вышли на Петрушку.
— Ты еще меня стихами про Петрушку пугала, помнишь? — Олег на глазах оживал.
— На том самом поэтическом вечере в Королеве буквально за пару минут до смерти Туманов прочел мне:
Я шепну тебе на ушко.
Он не клоун. Он — Петрушка.
Знаменит, но невидимка.
Каждая его ужимка —
Это смерть под колесом,
Ужас сладок, невесом,
Каждому согласно чину
Смерть всегда найдет причину.
На несколько секунд на кухне повисла тишина.
— То есть хотел намекнуть, кто заказчик, — сказал Кирилл, — пытался защитить себя, понимал, что в опасности.
— Не пытался, а прямо сказал, — вставил Эдик.
— Да, — согласилась Инга, — а я не смогла ни понять его, ни спасти… Кстати, я уверена, что именно по приказу Петряева убили Жужлева. Как только полиция на него вышла, его тут же и убрали. А то вдруг бы он заговорил?
— «Каждая его ужимка — это смерть под колесом…» — грустно продекламировала Женя.
— Бабка за дедку, дедка за репку, репка за Жучку, внучку — до кучки. — Штейн шумно задвигался на стуле. — Русский народный фольклор, бессмысленный и беспощадный…
— Знаешь, Олег, кончай шутить на эту тему. — Холодивкер пустила воду в мойке и начала сгребать посуду со стола. — У меня, конечно, тоже профдеформация, но тут людей положили немерено, одного за другим… Это если не считать Агеева. Тогда вообще…
Инга посмотрела на Кирилла:
— Я только одного так и не знаю — где сейчас «Парад», с которого все и началось?
— Это-то как раз известно. Когда арестовали Отто фон Майера, которого прилюдно отделал твой американский друг, по оперативному сопровождению подключилось ФСБ. Книгу нашли в номере Майера, в «Ритц Карлтоне», во время обыска. Так что лежит она себе преспокойно где-нибудь в сейфе на Лубянке. Потом к ней подсоберут икон, другой какой культурный конфискат, созовут пресс-конференцию и торжественно передадут в музеи, храмы и еще куда-нибудь. А в программе «Время» покажут, как искусство возвращается народу. Народу приятно, «соседям» — галочка, внеочередное звание и медаль. Мне другое непонятно.
— Что?
— Убийство Ларисы Феоктистовой.
— Господи, как вспомню, — тихо сказала Инга. — Ее вроде наркоманы убили? Или нет?
