«Я, верный слуга Рейха и лично Фюрера, довожу до вашего сведения, что еврейская семья Пельц в составе: Михаил, Зинаида Сара, Руфина Сара, Анна Сара пыталась совершить побег с разрешенного места жительства за пределы страны. Михаил Пельц обратился ко мне за помощью в содействии к побегу и в качестве оплаты услуг передал следующее: 1. Перстень: золото, сапфир около 0,5 карат, 2. Серьги: золото, рубины, 3. Цепочка: золото, 5,91 гр».
Шум нарастал, за сценой бегали люди, кто-то включил верхний свет, журналисты в зале переговаривались в голос:
— Это бомба, снимаем, снимаем!
В президиуме представитель МИДа тянул из кармана телефон. Раввин закрыл лицо руками. Только директор Центра продолжал натянуто улыбаться.
Отто развернулся, привалился спиной к кафедре и не отрывал глаз от экрана. С трибуны сыпались листки с его речью. Это был крах. Крах всего — его имени, репутации, семьи.
На экране кадры сменялись один за другим: ордер на арест Михаила Пельца, протокол допроса и распоряжение об отправке в концлагерь, список ценностей, за сокрытие которых его взяли — все документы, которые Майкл нашел в архиве ITS. Кто-то выкрикнул:
— Что происходит? Кто этот человек?
— Что это за документы? Майер убийца?
Майкл пробирался к трибуне. Отто, бледный и растерянный, увидел его на ступенях сцены, вытянул руку вперед, словно пытаясь отогнать наваждение, и закричал по-немецки:
— Scheisse! Nein! Weg! Weg!
Майкл взял микрофон.
— Господа, позвольте мне сказать несколько слов! Пожалуйста, тише. Это очень важно.
Зал утих.
— Меня зовут Майкл Пельц, я американский гражданин. Но также я — внук Михаила Пельца, эмигранта из России. Вы видели его имя на экране сейчас. Мой отец единственный из семьи, кто выжил. Я вел расследования несколько лет — как погибла семья Пельц. Мне помогали друзья и многие честные люди, в том числе граждане Германии, Израиля и России.
Майкл нашел глазами Ингу, хотел улыбнуться, не смог.
— Мы нашли документы вместе — вы видели их минуту назад. Я имею экспертизу: расписка и анонимные доносы — они написаны одним человеком. Его имя — Рудольф фон Майер! Всего я нашел около трех тысяч таких документов! Рудольф фон Майер — не тот, за кого себя выдавал! Простите, рэббе, но все, что вы слышали сегодня, — неправда. Вы молились за убийцу.
Отто что-то кричал переводчику, тот переводил в зал:
— Это клевета и подлог!
Журналисты с камерами и микрофонами подлетели к сцене. На ступенях, оттесняя прессу, встали организаторы мероприятия. Майкл, не обращая внимания на Отто, кричал через их спины репортерам.
— Рудольф фон Майер во время войны придумал конвейер — обещать спасение евреям, забрать у них самое ценное. Потом он писал на них донос в гестапо! Жизнь и кровь многих людей стоит за его коллекцией, за каждой вещью! Его не раскрыли тогда, не было суда. Отто фон Майер сделал себе имя на крови, он прекрасно знает, откуда самые ценные предметы в его коллекции.
Инга схватила за рукав Штейна, у нее самой подкашивались ноги.
— Ничего, старушка, скоро их всех пересажают, — шептал ей Штейн, продолжая снимать как заведенный. — Они будут являться тебе только по ночам.
— Господа, это не все. Я хотел бы показать вам еще что-то важное.
Камера вела панораму по большому хранилищу: на металлических стеллажах были расставлены предметы искусства — картины, графика, скульптура. Между ними ходили люди в форме.
— Я передал все документы в Интерпол. Несколько часов назад вся коллекция Отто фон Майера арестована в Германии. Имеется международный ордер на его арест тоже.
Отто задыхался, открывал рот, пытаясь ухватить немного воздуха, но легкие не слушались. Среди общего столпотворения только Клара оставалась сидеть на своем месте. Она, закусив края белого платка, не мигая смотрела на мужа. Отто удалось, наконец, собраться с силами, и он крикнул в микрофон:
— Ложь, это ложь! Вы не должны верить этому человеку! — Переводчик бесстрастно продолжал делать свою работу. — Это голословное обвинение и наговор. Если бы мой отец был виноват, его бы судили после войны. Но этого не было, нет приговора! Немецкий народ раскаялся, мы платим за свои ошибки, мы помогаем всем — евреям, беженцам, всем! Да, многие говорят, что это неправильно, но мы делаем это. И мой отец помогал! Я хочу, чтобы все знали — он спасал людей, а когда не мог — спасал искусство. Великое искусство, которое уничтожали нацисты. Была война, было много несправедливости, людей убивали, да, но мой отец сохранил уникальную коллекцию, чтобы ее могли увидеть потомки. Я не понимаю, в чем этот человек меня обвиняет? Почему меня арестовывают? Я не нарушал закон!
Он побледнел, навалился грудью на трибуну и замолк. Из первого ряда зала встала Клара и молча вышла из зала. Отто перестал для нее существовать.
Двое молодых неизвестных, с которыми беседовал Майкл перед входом, отделились от толпы и подошли к Отто. Они что-то тихо говорили ему, он пятился от них, пошатываясь, пока не споткнулся о провода и не рухнул на пол. Молодые люди подхватили его, усадили на стул и надели наручники. Но Отто продолжал сползать вниз. Тогда один из молодых людей что-то быстро стал набирать в телефоне.
— Снимай, сейчас подохнет прямо здесь! — раздалось в зале.
Часть телекамер обернулась в сторону Майера. Ему расстегнули рубашку, стали делать искусственное дыхание. Опешившая охрана, наконец, очухалась и закрыла широкими спинами лежащего без сознания Отто.
— Как вы раскопали эту историю? Как бы вы наказали Отто фон Майера? Что, вы думаете, сделают с его коллекцией?
Майкл продолжал свою импровизированную пресс-конференцию.
— У меня есть еще вам сказать. У меня есть много доказательств, что Отто фон Майер продолжал собирать свою коллекцию незаконным путем. В России у него есть группа сообщников, это высокие чиновники, вы называете их «крыша», они снабжают его ценными предметами искусства. Я надеюсь, что они пойдут в суд тоже.
Инга внимательно смотрела на президиум. Директор давно перестал улыбаться и сосредоточенно уткнулся в какие-то бумаги перед собой. Главный раввин что-то не переставая нашептывал послу Израиля, который сидел с каменным лицом. Представители МИДа и Министерства культуры растворились немедленно, как только начался весь этот бедлам. Петряев оставался до последнего, осуждающе кивая на слова Майкла, но потом встал, поднес телефон к уху, как будто ему позвонили, и, не глядя ни на кого, удалился в темноту за сценой.
«Вот выдержка!» — подумала Инга и в эту же минуту увидела перед собой обвешанного фотоаппаратами Штейна и мокрого, взъерошенного Майкла.
— Мы сделали это! — Майкл улыбался во весь рот.
— Петряева видела? — Штейн, шумно дыша, укладывал аппаратуру в кофр. — Как там говорят теперь в новостях? «Его машину в последний раз видели в аэропорту Шереметьево»? Уйдет же, сука, неприкосновенность, то да се. Ладно, похоже, все получилось, пошли курить.
