Итак. Общее у них с Волоховым было. Жертвы были собирателями. Инга разволновалась — ей казалось, что прямо сейчас где-то в тишине одинокой квартиры рука с ядовитым шприцем приближается к новой жертве. Впереди еще одно кровоизлияние в мозг, тихие похороны и пропавшая уникальная вещица.
Старость, одиночество, коллекция, укол в шейную артерию — его стиль. Или ее? Редкие злодеи в погоне за редкими коллекциями! Неужели Гагара с реставратором Жужлевым? Она делает укол — он сбывает предметы искусства? Софья Павловна вращается в нужных кругах, у кого только она не бывает в гостях — может быть в курсе, где и чем можно поживиться. А Туманова убрали из-за того, что был случайным свидетелем? Стоп! Что-то чересчур! А молодой любовник? А пластическая операция? Нет, не может быть. И кто такой Петрушка? Боже! Архив Агеева! Это тоже единственная в своем роде коллекция! Он в опасности! Или у меня паранойя?
Она зашла в Катину комнату. Дочь лежала, зарывшись в одеяло.
— Катька! Будильник был двадцать минут назад! Вставай!
Из-под одеяла замычали. Инга вернулась на кухню, быстро нарубила бутербродов, налила чай в любимую Катину кружку с надписью «World’s best dad» — Сергей забыл при переезде, а дочь себе присвоила. Инга услышала, как она сонно протопала в ванную.
Inga
Подключен(а):
Indiwind, ты здесь?
Он всегда отвечал мгновенно, будто никогда не спал.
Indiwind
Подключен(а):
здесь
Inga
Нужна информация по всем умершим от инсульта или кровоизлияния в мозг пенсионерам, у которых были частные коллекции. Это возможно?
Inga
Возьми с 1920 по 1940
— Восемь пятнадцать уже! — Катя вылетела из ванной, уперев в Ингу взгляд-упрек.
— Что ты на меня так смотришь? — спокойно спросила Инга. — Это же не я коконом из одеяла после будильника валялась. Садись, поешь.
— Некогда. — Катька схватила бутерброд. — У нас сегодня первая алгебра, Валерьяновна тех, кто опаздывает, убивает и ест. Хруп-хруп! Прямо в классе!
Но чаю все-таки глотнула. Потом чмокнула Ингу и еще минут десять — как раз до звонка — шебуршала, собираясь, в прихожей. Наконец стукнула дверь.
Инга взяла Катькину чашку, допила за ней чай. В голове вертелось: Волохов-Подгорецкий. Книга-фарфор. Чего-то недоставало. Телефон выдернул ее из размышлений.
— Инга, здравствуй, это Майкл. Ты что-то занята сегодня днем?
Я что-то всегда теперь занята, и с каждым днем все больше. Но как хорошо, что ты позвонил!
— Немного.
— Жаль. Я должен спросить твоего совета для важного дела.
— Вообще-то я занята тем, что думаю, с какой стороны тебе лучше показать Москву.
— О, это правда очень интересно. — Она услышала, как он улыбается. — Я готов. А ты готова на весь день?
— Там разберемся.
— Что будем разбирать?
Даже в мелочах он был классный. Договорились встретиться на Китай-городе.
Узкие брюки, большой горчичный свитер, клетчатый шарф — она знала, что ей все это к лицу. Майкл стоял у выхода из метро. Она сразу увидела его. Рыжая, яркая, солнечная — он улыбнулся ей.
— Добрый день, Инга! Я рад тебя видеть! Спасибо, что ты согласна встретиться со мной. Это важно.
Он действительно рад. Но еще — озабочен и напряжен. У него ко мне дело, и он не знает, как начать. У него дело, а у меня — первое свидание. И я хочу показать ему Москву, хочу просто и легко болтать о пустяках, хочу смотреть на его профиль и слушать его обаятельно исковерканный русский.
День был прекрасен, но экскурсия по центру Москвы началась со стройки. Выйдя на Варварку, они оказались перед нескончаемыми рядами полосатых зеленых заборов. В воздухе висела бетонная пыль, делая его практически невдыхабельным. Тем не менее Инга решительно начала:
— Смотри, Варварка сохранилась почти нетронутой. Кусочек Москвы XIX века. Слева — Храмы Варвары Великомученицы, Георгия Победоносца, палаты приближенных к царю бояр Романовых, справа — Гостиный двор, а вон там, впереди, виднеется храм Василия Блаженного и Кремль.
Он рассеянно улыбнулся, спросил:
— А внутрь палат Романовых можно зайти?
— Нет, санитарный день. Мы с тобой в районе Зарядье. Этот район был единственным местом, где в XIX веке разрешали жить евреям. Евреи селились в границах района. Здесь стояли небольшие домики с вывесками «Часовщик Анцелович», «Булочник Дроздонс», «Фабрика гарусной тесьмы Э. Бенньямисона». Были две синагоги. Потом, после революции, почти весь район снесли, осталась только эта улочка. Собирались выстроить гигантский небоскреб с названием Наркомтяжпром. Это уже наш конструктивизм, слышал, наверное?
— Да, это были интересные архитекторы, ваш авангард, я читал о них. Хочу посмотреть их дома. А что это нар-тяж — пром-ком? — медленно выговорил он.
Интонация дежурной вежливости. Это из-за акцента или тебя занимает что-то совсем другое? Еще как! Не я — к сожалению, не я и не Москва. Ни одного золотисто-желтого лучика с глубоким малиновым отливом, какие красивые были слова Сережи когда-то! А здесь? Ровный серо-синий: внимателен, настроен на дело.
Инга рассказывала и рассказывала. Но настроение упало. Она видела, что Майкл ее почти не слушает. Хотя ему явно нравилось смотреть на нее, наблюдать за мимикой, слышать голос, и неважно было, о чем она говорила — конструктивизм, индустриализация, весенняя умытая Москва — он невольно любовался ею. Но будто заставлял себя сосредоточиться на другом — важном и, по-видимому, не очень приятном. Морщинка беспокойства то и дело прорезала лоб над переносицей.
А ведь ты прилетел сюда совсем не для того, чтобы повидаться с Александрой Николаевной…
От Китай-города они дошли до Красной площади. Из ГУМа лился говорливый поток китайцев, обвешанных пластиковыми пакетами.
— Я проголодалась, — улыбнулась Инга.
— О! Извини. Я должен тебя угостить. У нас же свидание, да? — Он посмотрел на нее.
— Пойдем внутрь, там есть несколько неплохих кафе. — Инга показала на ГУМ, довольная, что Майкл произнес это слово. Все-таки свидание. Отлично.
Они нашли «Кофемафию» на втором этаже — прямо над фонтаном.
— Тут вкусные десерты, — сказала она, делая вид, что читает белую картонку меню. Есть совсем не хотелось. Майкл смотрел сквозь перила вниз — на водный купол фонтана, на мороженщицу с лотком вафельных стаканчиков, к которой выстроилась очередь.
