Она провела его к картотекам:
— Вот тут у нас списки лиц, проживавших в городе с конца девятнадцатого века до 1945 года, здесь указаны их адреса, даты отъезда, ареста или выбытия по невыясненным причинам. Тут статистика: год, название лагеря, количество сосланных евреев. Я уже объяснила вашему помощнику, что мы, к сожалению, не располагаем полным поименным списком лиц по лагерям. За этим вопросом вам следует обратиться в Международную службу розыска. У них есть все материалы дел, по которым был произведен арест.
— Да, спасибо, я знаю! Я давно работаю с ними. Завтра выезжаю в их главный офис в Бад Арользене.
— Как? Уже? Разве вы не останетесь и не отпразднуете с нами Песах? — разочарованно спросила она.
— К сожалению, я очень занят, мне жаль. Я хотел бы спросить у вас вот о чем: вам известно имя Рудольфа фон Майера?
Лицо ее просияло:
— Как же! Конечно! Ему я обязана своей жизнью! Он помог нашей семье бежать. Здесь у нас есть даже целая папка, посвященная его самоотверженному подвигу. За время Холокоста он организовал побег около ста пятидесяти человек со всей Саксонии! Это где-то тридцать семей!
Майкл смотрел на нее в полном замешательстве.
— Да-да, — парировала она. — Не думайте, что все немцы были такими кровожадными убийцами! Многие помогали нам ценой собственной жизни. Сколько активистов Сопротивления погибло вместе с евреями в лагерях смерти!
— А что стало с Майером?
— Слава богу, он не был схвачен нацистами. Когда советские войска стали наступать, он переехал во Франкфурт. Умер в 1967-м. Но я знакома с его сыном. Отто фон Майер — великодушный, тонкий человек. Искусствовед, большой знаток живописи начала двадцатого века, заядлый театрал. Он лично передал мне списки евреев, спасенных его отцом. Потомков некоторых из них мне удалось разыскать, мы переписываемся. А откуда вам о нем известно?
— Он пытался организовать побег семьи моего отца, но, видимо, не успел. Моего деда арестовали.
Эрика старомодно всплеснула руками:
— Мой бог! Какая трагедия! Если вас интересует этот вопрос, я могу познакомить вас с Отто.
— Нет-нет, — покачал головой Майкл. — Не думаю, что это нужно. Зачем расстраивать человека мрачной историей неудавшегося побега. Да и я не хотел бы ни с кем ее обсуждать. Это личное горе.
— Да, я понимаю. — Она кивнула, сняла очки и провела пальцами по усталым глазам. — Но я все же сделаю для вас копии материалов по Майеру. Вдруг вам потом захочется взглянуть.
Майкл шел к гостинице с кипой бумаг, еще теплых от луча копировальной машины, и не понимал, кому верить: воспоминаниям отца или документам, копии которых он держал в руках. Возможно, он зря проделал весь этот путь. Трагедия его семьи — это не предательство одного человека, а общее безумие, беспощадные жернова истории.
К обеду следующего дня он приехал в Бад Арользен в офис Международной службы розыска по национал-социалистическим преследованиям. Его уже ждал Гюнтер, с которым они работали по проекту оцифровывания архива и созданию платформы для его размещения, — в эту дверь Майкл задумал зайти с черного хода: для своих всегда найдется больше информации, чем через официальный запрос.
— Рад тебя видеть, Майкл! — Гюнтер звучно грассировал и расставлял английские фразы причудливым квадратом. — Добро пожаловать к нам снова! Мы подготовили все документы, которые ты просил.
Он провел Майкла в хранилище. Все уже давно работали с цифровым архивом, но Майклу хотелось подержать в руках анкеты и протоколы по делу деда, и для него, как он и рассчитывал, сделали исключение.
Майкл натянул тонкие белые перчатки и принял из рук Гюнтера листок с надписью: «КОНЦЕНТРАЦИОННЫЙ ЛАГЕРЬ БУХЕНВАЛЬД» в верхнем колонтитуле. И справа две фотографии бритого налысо мужчины — с тяжелыми мешками под глазами, угрюмо сомкнутыми густыми бровями, черным опустошенным взглядом — одна в очках, другая — без очков. «Михаил Израиль Пельц, рожденный 18.06.1895, умер 15.02.1939 от тифа».
Потом еще:
«КОНЦЕНТРАЦИОННЫЙ ЛАГЕРЬ ОСВЕНЦИМ-БИРКЕНАУ». Женщина-гравюра: тонкие черные линии на белом — высокий, лысый лоб, упрямые черные губы, гордые черные брови и при этом большие, мертвые глаза. Три фотографии: профиль, фас, полуоборот. «Зинаида Сара Пельц, рожденная 26.03.1903, умерла 01.07.1943».
Ничего не осталось от смеющегося лица с его частой шутливо-капризной гримасой, густого каскада волос, воспоминание о которых не давало его отцу покоя.
Третья анкета:
«КОНЦЕНТРАЦИОННЫЙ ЛАГЕРЬ ОСВЕНЦИМ-БИРКЕНАУ». Осунувшееся, старое детское лицо, исполненное мольбы. Три фотографии: профиль, фас, полуоборот. «Руфина Сара Пельц, рожденная 03.01.1927, поступила 02.01.1943», приписка карандашом: «судьба неизвестна».
На младшую сестру отца — Анну Сару Пельц — было две анкеты. Первая из Терезиенштадта за датой поступления 04.02.1943 — и здесь она еще кудрявая, с удивленной полуулыбкой — рождественский ангелок с открытки. Вторая из Освенцим-Марке — бритая наголо, посеревшая, с глубокими поперечными морщинами на лбу и широким ошеломленным взглядом — за месяц до того, как пятилетняя Анна оказалась в газовой камере.
Наконец, Майкл оторвал взгляд от пяти старых, охристых листов и посмотрел время — прошло больше часа. Гюнтера уже не было в зале. На правом углу стола лежала оставленная им папка с материалами дела Михаила Осиповича: ордер на арест, протоколы допроса, распоряжение об отправке в концлагерь, список ценностей, за сокрытие которых его взяли: 1. Перстень: золото, сапфир около 0,5 карат, 2. Серьги: золото, рубины, 3. Цепочка: золото, 5,91 гр.
Майкл снова пересмотрел документы, и вдруг взгляд его задержался на уже виденных, с уклоном влево рядах букв: копия анонимного доноса. Майкл достал из своей сумки расписку Рудольфа фон Майера и сравнил два документа — тот же самый почерк.
* * *
— Кроме тебя, конечно, больше некого было тащить на опознание, — проворчал Штейн, выключая зажигание.
— Несколько дней назад, когда случайно ее там увидела, чуть в обморок не грохнулась, представляешь? — Она покачала головой. — Черт, как вспомню!
— Вы с ней вроде не сильно того… ладили.
— Я терпеть не могла Францевну, здесь ты прав, но такого никогда бы ей не пожелала.
— Что-нибудь известно уже о ее смерти, не в курсе?
— Да, знаешь, — Инга оживилась, — в этот раз менты сработали очень четко. В подвале, рядом с помойкой, где ее нашли, накрыли наркоманов. Там обнаружили ее вещи, сумочку, документы, в общем, все. И двое все время говорили о женщине без лица, бредили просто.
— Они вообще вменяемые были?
— По-моему, не очень. — Инга пожала плечами. — Какая теперь разница? Ладно, пойду. Катька уже из школы, небось, вернулась.
В квартире неожиданно вкусно пахло.
— Кать! — позвала удивленная Инга.
