— Дамы и господа, лот номер один нашего сегодняшнего аукциона! Сергей Судейкин, «Чаепитие», 1946 год, стартовая цена — 50 000 долларов, шаг —2000.
Отто дрожащими руками стал открывать каталог — он заметил, что за два дня они отпечатали их заново, и даже оценил их оперативность, но не заглянул, не проверил, на месте ли его «Бессонница».
Ее не было. Он пролистал три раза. Медленно встал. Пошел прямо к кафедре мимо взлетающих вверх табличек. Один из помощников аукциониста кинулся к нему. Он слышал движение сзади: Клара шла следом.
— Почему в каталоге нет «Бессонницы» Альфонса Мухи? — перебивая ход торгов, спросил он громко. Громче, чем надо было.
— Эта картина не входит в список торгуемых полотен, — бесстрастно ответил ему распорядитель, уже другой, с короткой стрижкой ежиком, с табличкой «Норман Джонс» на груди.
— Но она была заявлена позавчера! — Отто чувствовал, что теряет самообладание, чувствовал, что все бесполезно — картина ушла.
— Господин Майер, позавчера был другой аукцион, а теперь прошу меня извинить, вы срываете торги.
Отто осел на ковер, в руки Клары.
* * *
Призраки насмехались над ним. Он лежал в просторной больничной палате с прямоугольными лампами. Вот и Мила, смотрит исподлобья. Она ушла от него так же, как «Бессонница», — в потемневший от дождя проем двери, собрав обширный сарафан в кулак.
«Что ты хочешь от меня?»
Пятый год семейной жизни с Кларой, и эта рыжая девочка — вдруг. Он гладил ее по волосам — долго, пока она не повернулась к нему лицом, и вся прелюдия длилась долго, он почти ее раздел, а потом — «что ты хочешь от меня?». Громыхнуло над головой. Он перестал целовать ее в желобок между грудей, поднял голову, посмотрел в лицо. Она выбралась из-под него, встала, смяла в руках юбку, будто прямо сейчас собиралась стирать ее в тазу, и ушла.
«Что ты хочешь от меня?» — повторила за ней Сара Бернар, вонзив длинную иглу ему в грудь. Ураган слизывал внизу дома, словно брикеты сливочного масла. Черные прозрачные детские фигурки ходили по земле, закручиваясь книзу в змеиный хвост.
— Телефон…
— Лежи-лежи, я сама. Доктор сказал — лежать.
— Что там?
— Микроинфаркт, две недели полного покоя после выписки.
— Я про телефон. — Отто приподнялся на локте, но тут же снова лег: грудь как будто разломили пополам. Поплыли перед глазами вытянутые огни больничных ламп.
— Ах, это, — спокойно сказала Клара. — Сообщение. Очень странное. И номер неизвестный.
— Так что там? — чуть раздраженно повторил Отто.
— «Парад вас ждет в Москве».
Глава 13
Инга проснулась раньше семи. Впервые после зимы натянула спортивные брюки, куртку и побежала в парк. Неслась как угорелая, забыв о дыхании, доводя сердце до исступления. Дома горячий, до иголочек по всему телу, душ. Отогнать от себя тяжелый звук падающего на асфальт тела. И второй, страшный: звук шин, переезжающих мягкое. Туманов не кричал. Они с Олегом бежали к нему, понимая — это уже труп. И если была какая-то надежда — она пропала после того, как машина перекатилась через его тело.
А потом темнота заполнилась миганием огней автомобилей, и полицейский, большой и вальяжный, как таежный медведь — Инга запомнила: сержант Павел Купленов, — долго допрашивал Штейна и Ингу, записывал их слова в бесконечные формуляры.
Купленов снимал с них показания, как мерки, а из дома-музея высыпали растерянные, с блуждающими глазами поэты, и кто-то ухал, как ночная сова. До Инги доносилось: «такой талантливый…», «гений», «он мог бы стать…». У ели стояла молоденькая девушка, читавшая два часа назад стихотворение про кладбище, и скулила, как брошенная собака.
— Вы уверены, что это был наезд? — Купленов снова и снова задавал один и тот же вопрос, пока Штейна не прорвало.
— Я фотограф, а не слепой музыкант! Машина сорвалась с места, а до этого она стояла и ждала его! Да, я уверен! — кричал Штейн. — Пишите!
— Марку автомобиля, номер успели разглядеть?
Нет, не успели. Темная, седан, больше ничего. Уехали они из Королева в одиннадцатом часу вечера, всю дорогу домой молчали.
После душа Инга заставила себя поесть. Она стояла над туркой с кофе, когда в кухню вошла Катька.
— Ты почему дома? — спросила она дочь, не поворачивая головы.
Катя двинула бровями.
— Воскресенье вообще-то.
Инга услышала в этом все: и «ну ты, мать, даешь», и «тебе на меня наплевать», и «что-нибудь случилось?».
— Ты погладила мне синюю кофту, я просила?
— Я пожарила гренки. — Инга свалила хлебцы со сковородки на тарелку, поставила перед Катей нарезанный сыр.
— Ничего себе, — удивилась Катя. — Ты думала, что меня нет дома, и поэтому пожарила мне гренки? Ты просто гений последовательности.
Инга не обратила внимания на Катин выпад.
— Как дела в школе?
— Да какие там дела… Нечего рассказывать. Хотя нет! У нас новенький. Дима зовут. — Катя намазывала на гренку сливочное масло, оно быстро таяло, пропитывая корочку. — Ты, кстати, знала, что наша школа стала инклюзивной? Он будет у нас учиться по какой-то своей отдельной программе, представляешь? Вскочил на литературе, говорил монотонно так, как робот. А сам весь какой-то тонкокожий, как будто вообще без защиты. Хочется даже как-то… прикрыть его, что ли… А ты знала, что имя Акакий значит «незлой»? А нашито все ржут, как трехлетки. Как будто фамилия Афиногенов чем-то лучше.
Кофе получился слишком крепкий, гуща не оседала на дно, чувствовалась на губах. Инге было сложно сконцентрироваться на Катиной болтовне. Она как будто бы до сих пор слышала этот тошнотворный звук. И каждый раз, когда моргала, видела подброшенное капотом в воздух тело Туманова.
— …а фамилия у Акакия Акакиевича должна была быть изначально Тишкевич, или Тышкевич, как-то так, я не запомнила, — трещала Катя, — вообще, этот Дима так интересно рассказывал.
— Какие планы на день? — перебила Инга. И тут же пожалела: вопрос прозвучал так, будто она хочет избавиться от присутствия дочери. Ей стало стыдно, потому что отчасти именно так и было.
Катька замолчала. Доела гренку, запила чаем и сказала уже совсем другим тоном:
— Доставать тебя не буду, не беспокойся. Мы с папой хотели в кино сходить. У него сегодня нет дежурства. Потом зайду к нему, повидаюсь с Кефиром, соскучилась по его шерстяной морде.
Инга и Сергей развелись, когда дочка ходила в подготовительную группу в детском саду. Сергей был идеален. Куда ни плюнь — одни достоинства. Спокойный, умный, добрый, к тому же талантливый хирург. Он хотел, чтобы Инга сидела дома, готовила обеды и писала иногда статьи для «Вестника культуры».
