Обернувшись вокруг себя, я увидела в дверях Кормилицу с Раданой на руках. Радана вывернулась от нее и принялась топать пухлыми ножками по теням на полу, звеня браслетами на щиколотках. На браслетах – крохотные колокольчики, усыпанные бриллиантами. В Камбодже дети нередко носят дорогие украшения, и моя сестра, в которой все души не чаяли, была увешана драгоценностями с головы до пят: браслеты на ногах, платиновое ожерелье, серьги-кольца. Не ребенок, а ювелирная лавка!
Глядя, как Радана нетвердыми шажками шлепает по комнате, я представила, будто она хромает из-за полиомиелита, как я. Я корила себя за такие мысли, но иной раз не могла удержаться. Сквозь детскую неуклюжесть сестры отчетливо проступало будущее сходство с мамой.
– И-ий! – взвизгнула Радана, заметив маму, мелькнувшую в одной из комнат, и, ускользнув от Кормилицы, побежала по коридору, звеня браслетами и крича: – Мам-мам-мам…
Кормилица повернулась ко мне и с явным раздражением повторила свой вопрос:
– Так что ты делаешь?
– Вызываю тевод, – расплывшись в улыбке, ответила я.
– Вызываешь?
– Да, хочу, чтобы они пришли в этом году.
Никто никогда не видел тевод. Они бестелесны и живут только в нашем воображении. Теводы Кормилицы – по крайней мере, какими она их описывала – казались мне подозрительно знакомыми. Судя по именам – Тощий, Толстый и Темный, – это были она сама, Ом Бао и Старичок. Мои теводы, напротив, совсем не походили на меня: красивые, как придворные танцовщицы, в тончайших шелках и остроконечных диадемах, достающих до самых небес.
Кормилица пропустила мои слова мимо ушей. Куда больше ее беспокоили звуки с улицы.
– Пчкху-у! – Земля снова содрогнулась от взрыва.
Склонив голову набок, Кормилица напряженно вслушивалась. Взрывы стали громче.
– Пчкху-у, пчкху-у, пчкху-у! – прогремело несколько раз подряд, как ночью.
– Милая, боюсь, теводы не придут в этом году, – сказала Кормилица.
– Почему?
Няня глубоко вздохнула, и я уже приготовилась услышать объяснение, но она только спросила:
– Ты уже умылась?
– Нет… как раз собиралась.
Она смерила меня неодобрительным взглядом и, кивнув в сторону банного домика, скомандовала:
– Так иди и умойся.
– Но…
– Никаких «но». Бабушка-королева будет завтракать вместе со всеми, так что не вздумай опаздывать, жучок.
– О нет, Бабушка-королева! Что же ты раньше не сказала?
– Тебя разве поймаешь.
– Я не знала! Нужно было сразу сказать!
– А зачем я, по-твоему, кричу все утро? – Она сердито выдохнула. – Все, хватит прохлаждаться. Иди. Приведи себя в порядок. Постарайся выглядеть и вести себя как подобает принцессе.
Уходя, я обернулась и спросила:
– Кормилица?
– Что еще?
– А ты веришь в тевод?
Какое-то время она молча глядела на меня, потом наконец произнесла:
– Во что же еще верить, как не в тевод?
Довольная ответом, я стала спускаться по парадной лестнице. Я услышала то, что хотела. Об остальном нетрудно догадаться. Они повсюду, их можно увидеть и потрогать. Лотосы, раскрывающие лепестки, пауки, развешивающие крохотные серебряные гамаки на тонких ветвях, слизняки, скользящие в мокрой траве…
– Рами. – Кормилица перегнулась через перила балкона. – Что ты там копаешься?
Я выставила одну ногу вперед и слегка качнула бедрами.
– Тренируюсь ходить.
– Будешь участвовать в гонках дождевых червей?
– Хочу быть леди – как мама.
Я сорвала ветку жасмина и заправила ее за ухо, воображая себя похожей на маму. Словно из-под земли, передо мной возникла Радана. Она застыла на месте, что-то лепеча, но потом, видимо решив, что я вовсе не похожа на маму, отскочила в сторону.
– Где ты? – пропела мама. – Я тебя догоню…
Радана весело завизжала. Они с мамой играли в прятки.
Я заболела полиомиелитом, когда мне был год, и до трех лет не могла ходить. Со мной маленькой мама не играла в прятки.
– Ради всего святого, пошевеливайся! – раздался сверху вздох Кормилицы.
Разодетые в шелка, такие яркие, что порхавшие вокруг птицы и бабочки терялись на нашем фоне, мы собрались в столовой – открытом деревянном домике с крышей-пагодой посреди двора в окружении деревьев и цветов. Мама снова преобразилась, на этот раз из бабочки в цветущий сад. Она переоделась в белую кружевную блузку и темно-синий сампот в мелкий белый цветочек. Собрала длинные волосы в пучок и украсила их жасмином. Вплела в прическу шелковую нить с цветком магнолии. Когда мама двигалась, гладкие, как слоновая кость, лепестки касались ее шеи.
Рядом с мамой я, в металлической шине, тяжелых ортопедических ботинках и голубом платье с оборками, чувствовала себя неуклюжей и нелепой, словно манекен на железной подставке, который наспех задрапировали тканью. В довершение всего у меня беспрестанно урчало в животе. Сколько можно ее ждать?
Наконец на балконе, опираясь всем телом на папину руку, появилась Бабушка-королева – так ее называли в кругу семьи. Она медленно спустилась по лестнице, и все поспешили ей навстречу, дабы выразить почтение. Выстроившись в очередь по старшинству, мы преклонили колени, опустили головы и сложили ладони перед собой, так что кончики пальцев касались подбородка. Бабушка стояла у подножия лестницы, пока мы по одному кланялись ей в ноги. Закончив, мы проводили ее к столу и тоже заняли свои места.
На столе царило настоящее изобилие: каша из семян лотоса, подслащенная пальмовым сахаром, клейкий рис с жареным кунжутом и кокосовой стружкой, суп-лапша с говядиной, приправленный кориандром и анисом, омлет с грибами, ломтики багета – еда на любой вкус. В центре возвышалось большое серебряное блюдо с фруктами. Манго и папайю Старичок собрал в саду, а рамбутаны
[9] и мангустины
[10] Ом Бао утром принесла с рынка. Завтраки с Бабушкой-королевой всегда отличались роскошью. Бабушка была принцессой – все то и дело напоминали мне об этом, чтобы я не забывала, как вести себя в ее присутствии.
Я подождала, пока Бабушка-королева приступит к еде, и сняла крышку со своей тарелки с супом. От ароматного пара защекотало в носу. Я осторожно поднесла к губам ложку с горячим бульоном.
