Мы нашли место в тени дождевого дерева
[23] и начали спешно перекладывать вещи – еду, кухонную утварь, циновки, москитные сетки, одеяла, одежду, лекарства. Мы собрали все в узлы, избавившись от тяжелых, громоздких чемоданов, – так удобнее нести. Подушку Раданы, наполненную драгоценностями и заново зашитую, взяли с собой. А вот дядин приемник, папин сборник классической кхмерской поэзии и мамину перламутровую музыкальную шкатулку, в которую мы сложили фотографии и письма, пришлось оставить. Все это валялось теперь на сиденьях наших машин, словно подношение какому-то невидимому ненасытному богу.
Открыв «Реамкер» – я схватила книгу в последний момент, когда мы уезжали из дома, – я вырвала страницу, на которой сияла нарисованная золотыми красками Аютия. Я засунула страницу в карман, тихонько повторяя выученные наизусть строки: «Давным-давно было на свете королевство… Прекраснее места было не найти…» Мне будет не хватать их, подумала я, но не вырывать же страницу с текстом. Если книгу найдет какая-нибудь другая девочка, пусть она прочтет ее целиком, от начала до конца.
Люди вокруг делали то же самое: в спешке перебирали вещи, решая, что взять, а что оставить. Они спрашивали, нужно ли закрывать машины, будут ли солдаты охранять вещи, когда можно будет вернуться обратно. Солдаты не отвечали.
Папа, привязав к спине две скатанные циновки и взвалив на плечи два тяжелых мешка, подхватил меня на руки и крепко прижал к себе. Мама, помимо вещей, взяла Радану, тетя Индия и Тата – близнецов. Большой Дядя, самый крупный и сильный из нас, тащил на спине Бабушку-королеву, а на груди – огромный узел. Хватаясь за ветки и стебли, помогая друг другу, мы спустились по скользкому илистому склону к поросшему мангровыми деревьями берегу Меконга.
У самого берега, выстроившись в ряд, ждали лодки. От постоянного движения вокруг они раскачивались туда-сюда, как гамаки. Вся река была усеяна лодками. Они отплывали, нагруженные людьми, и возвращались пустые. Прочная лодка или нет, не слишком ли много в ней народу – размышлять некогда. Солдат подозвал нас и показал на видавшее виды рыбацкое суденышко – под стать стоявшему в ней старому рыбаку. Я сглотнула, и будто целая река хлынула мне в горло.
Мы подплыли к противоположному берегу. Рыбак причалил между торчавшим из воды валуном и другой лодкой. Впереди собралась толпа – что-то вынесло на берег. Слышались испуганные возгласы и шепот. Мама с побелевшим от дурноты лицом – ее укачало в дороге – не решалась выйти из лодки. Я встала, желая посмотреть, что творится на берегу, но папа усадил меня обратно. К толпе подошел солдат.
– На что уставились? – гаркнул он. – Она мертва! Пошевеливайтесь, если не хотите кончить так же! ЖИВО! – Размахивая винтовкой, он повернулся в нашу сторону. – ВЫЛЕЗАЙТЕ! ВАМ ЧТО, КАРЕТУ ПОДАТЬ? ВЫЛЕЗАЙТЕ!
Прижимая к себе Радану, мама выскочила из лодки. Остальные последовали за ней, стараясь поскорее миновать темный холмик на песке. Папа пытался отвлечь меня, но я все равно увидела. Тело девочки. Оно лежало на мокром песке лицом вниз. Вокруг шеи обмоталась жасминовая гирлянда, цветы запутались в волосах. Я не видела лица и не знала, та ли это девочка, которую мы видели в день нашего отъезда из Пномпеня. Вряд ли. Мало ли девочек, продающих жасмин? Однако я запомнила ее голос, и сейчас он звучал в моей голове: «Новогодний жасмин! Новогодний жасмин!»
Несколько «красных кхмеров» подняли тело и бросили его в кусты, а потом вытерли руки о листья, точно выкинули дохлую рыбину. Подошли еще солдаты и стали подгонять нас. Девушка-солдат толкнула маму с криком:
– ВПЕРЕД! БЫСТРЕЕ!
Радана крепче обхватила маму за шею и завопила от испуга. У нее на запястье, как браслет от сглаза, была повязана красная лента.
– ВПЕРЕД! – вторили девушке другие солдаты. – БЫСТРЕЕ!
Папа взял меня на руки, и мы вслед за толпой принялись карабкаться по песчаному берегу, за которым начинался темный лес.
Солдаты вели нас сквозь лес. Растения щетинились шипами, острыми, как металлические зубцы, деревья напоминали якшей – гигантских часовых, охраняющих вход в тайный мир. Мама вскрикнула – то, что она приняла за ветку, вдруг ожило и уползло прочь. Папа остановился, чтобы смахнуть с руки огромного скорпиона. Откуда ни возьмись на нас выскочил дикий кабан, и солдаты принялись стрелять в него. Пули не задели зверя, испугавшись шума, он скрылся в чаще.
Мы шли вперед, обливаясь потом, шли, несмотря на палящий зной, голод и жажду. На закате мы снова вышли к воде и только тогда поняли, что пересекли остров. Сперва я приняла воду за океан – я никогда не видела таких больших рек, да и глубина здесь, кажется, была намного больше, чем в Меконге. Однако папа сказал, что это по-прежнему Меконг. Показав на горевшие вдалеке огни, он пояснил: те, что ближе к нам, скорее всего, баржи и рыбацкие лодки, а те, что дальше, – городки и деревни на противоположном берегу. В темноте даже огни казались одинокими и печальными. Там, должно быть, обитают одни лишь скитальцы-преты, подумала я. И нас хотят отправить к ним.
Впереди проступали очертания огромной деревянной лодки размером с дом. На таких, пояснил папа, обычно перевозят скот – поэтому в ней так много места и нет окон. Вот только вместо скота на ней собирались перевозить нас.
– Не волнуйтесь, – заверила нас папа. – Переправа займет всего несколько минут.
Глядя на эту громадину, напоминавшую гроб, я боялась, что не выдержу и секунды внутри.
На палубе с факелами в руках стояли «красные кхмеры». Факелы пылали ярко-рыжими гребнями, выбрасывая в небо клубы черного дыма. В воздухе пахло горящей смолой и сеном. Этот запах заглушал все остальные, и хотя река была прямо перед нами, я не чувствовала ее. Тени и отсветы скользили по поверхности реки, переплетаясь друг с другом, как духи воды в ожидании ночной трапезы.
Нам пришлось выстроиться в очередь. Солдаты ничего не говорили, лишь толкали всех, сердито бормоча. Они казались моложе и мрачнее тех, кого мы видели в Пномпене. Пока мы шли через остров, они почти не разговаривали даже между собой. Из лодки, как язык из раскрытого рта, вывалилась наружу прогнившая в нескольких местах откидная дверь. Двое солдат – один с винтовкой, другой с факелом – встали у двери. Люди вереницей потянулись внутрь, один за другим исчезая в темном проходе.
Когда подошла наша очередь, папа подвернул штаны и со мной на руках вброд направился к лодке. Следом шли мама с Раданой и все остальные. Солдат преградил нам путь, выставив вперед винтовку, так что дуло коснулось папиной руки.
– Что это? – спросил он, разглядывая металлическую шину на моей правой ноге.
– Это для опоры, чтобы дочь не хромала, – ответил папа.
– Она калека?
– Нет! – возмутилась я.
Глаза солдата злобно сверкнули. Я опустила голову.
– У нее был полиомиелит, – объяснил папа.
