Глядя на него, не верилось, что этот вальяжный барин с импозантной седой прядкой надо лбом способен вообще заниматься чем-то кроме доставления удовольствия самому себе. Хотя, может, он и доставляет себе удовольствие, организовывая выставки российских художников и спектакли российских артистов в Париже.
Поиски Дягилевым живописных шедевров Павлову интересовали мало, но разговор у мужчин уже шел о театре, а здесь Анна оставаться равнодушной не могла никак.
Она вопросительно посмотрела на Виктора, словно спрашивая, не помешает ли беседе, тот поторопился представить Сергея Павловича Павловой. Дягилев прегалантнейше поцеловал ручку, сказал, что наслышан о ее таланте и успехах, хотя сам к балету равнодушен.
Дандре с удовольствием рассмеялся:
– Берегись! Тот, кто всего лишь не разбирается в балетных терминах, рискует быть отлученным от прекрасной ручки Анны Матвеевны, а уж если ты не любишь балет, то вовсе рискуешь быть записанным в разряд преступников!
Что-то в его рассуждении не понравилось Анне, наверное, насмешливый тон, но она не удержалась и принялась яростно защищать прекрасное искусство.
Немного погодя Дягилев просто поднял руки вверх.
– Сдаюсь на милость Прекрасной Дамы! Балет – лучшее из искусств, и не любить его равносильно самоубийству.
Спорили они еще не раз, Дягилев убеждал, что балет отстал от жизни на сотню лет.
– Вот что вы танцуете? Истории о принцах и принцессах, о греческих богах, а то и вовсе непонятно о ком. Все у вас приукрашено, неестественно.
Павлова вспоминала споры с Фокиным и понимала, что в чем-то они с Дягилевым правы, но соглашаться не хотелось.
– Выходит под прекрасную музыку прекрасная балерина и демонстрирует свое умение танцевать. При чем здесь какой-то сюжет? Музыка, не спорю, хороша, даже прекрасна, но зачем так долго? Пять актов, антракты… Пока в буфет в антракте сходишь, что было в первом действии, забудешь.
– Но как же быть, по-вашему, выходить по очереди и показывать отдельные танцы? – горячилась Анна.
– Ставить одноактные балеты. Тогда ни артисты, ни зрители не устанут. И переживания легче показать можно. Без нелепых вставок па-де-труа, па-де-катр…
– Аннушка у нас сторонница классического танца, – заступался за Павлову Дандре.
– Да, сторонница! Это же просто красиво.
Но в одном она с Дягилевым и Фокиным была согласна – слишком много на сцене простого украшательства. Как бы ни нравились самой Анне вариации, но если они ради демонстрации одной техники, то лучше бы не было.
– Миша Фокин твердит, что балет не должен прерываться аплодисментами, это разбивает действие, сбивает смысл.
Дягилев возражал:
– А вот тут я не согласен. Если зрителя заставить тихо сидеть от начала до конца, больше не придет.
– Но действительно сбивает!
– Вот и танцуйте одноактные балеты, чтобы в конце каждого аплодировали вдоволь, а после антракта начинали смотреть другой балет. И ставить легче, и толпа кордебалета на сцене не нужна.
– Это в тебе, Серж, коммерсант говорит, – смеялся Дандре.
– Чем плоха коммерция даже в балете? Пусть небесные создания танцуют, а мы, земные, будем им все организовывать.
Позже Дягилев активно собственный совет использовал, в его Сезонах одноактных балетов было немало, но большой кордебалет тоже присутствовал.
В тот вечер Дягилев со смехом рассказывал, как в Париже принимали Шаляпина.
– Шаляпину в образе царя в «Борисе Годунове» по ходу спектакля требовалось «увидеть» призрак и отшатнуться от него. Федор так шарахнулся, защищаясь руками от видения в переднем углу сцены, что публика, сидевшая в первых рядах, шарахнулась тоже, хотя ни слова не понимала. А какая-то дама даже закричала в ужасе. Пришлось просить Шаляпина «видеть» призрак в другом углу – у кулис.
Павлова от удовольствия хлопала в ладоши:
– Ах, как замечательно!
– Это не все, – снисходительно улыбался красавец с белой прядью надо лбом. – Во время следующих спектаклей зрители тоже «видели» призрака, указывая друг дружке на кулисы. Какой-то репортер даже интересовался, как мне удалось привезти с собой призрака, мол, призраки не меняют места. Пришлось объяснить, что это французские не меняют, а с русским удалось договориться.
Вдоволь насмеявшись, Анна вздохнула:
– Как я завидую оперным – получить такую возможность выступить в Париже не поодиночке, а всем вместе!
– А что завидовать – поехали.
– Куда?
– В Париж. На следующий год повезу и балетную труппу тоже. С живописью и оперой уже немного познакомились, пора и балет показать.
Анна нерешительно посмотрела на задумчивого Дандре. Барон прекрасно понимал, что такие гастроли Павловой обойдутся ему в круглую сумму, к тому же придется помогать Дягилеву без малейшей надежды вернуть деньги.
Но Дягилев пролил бальзам на душу:
– Кшесинская начала хлопотать перед Великим князем Владимиром Александровичем, чтобы Министерство Двора выделило сумму. Посулили двадцать пять тысяч серебром и Эрмитажную сцену для репетиций. Правда, пришлось обещать нашей приме роль и успех в Париже.
– Она же танцевала там и, говорят, имела успех? – чуть поморщился Дандре, который терпеть не мог не только саму Кшесинскую, но и любые упоминания о ней.
– Да, но она же мнит себя во главе российского балета и жаждет это продемонстрировать в Париже.
Аня нахмурилась. Если поедет Кшесинская, то и блистать будет тоже она. Прима не допустит, чтобы кто-то затмил ее. Снова быть на вторых ролях или выступать в очередь с Матильдой Феликсовной? Но Павлова уже вкусила ощущение лидерства и превосходства, когда равных нет, остальные на ступеньку ниже.
– Не знаю… А что танцевать?
– Пока не думал, но ваш с Фокиным «Лебедь» должен быть обязательно.
«Лебедь» – это хорошо, просто прекрасно, но как же остальное? Павловой одной роли не просто мало, она привыкла к нагрузкам, к безостановочному движению, к постоянному обновлению репертуара, даже если следующая роль состоит из набора привычных па и чувства те же.
Дягилев обещал подумать…
А для Анны куда важней было, чтобы подумал Дандре. Это наваждение не могло продолжаться вечно. Репетиции, спектакли, рестораны после, иногда визиты на Итальянскую, букеты, подарки… Не то, все не то…
Виктор никогда ничего не обещал, он не клялся в любви, не предлагал жениться, даже не заводил об этом речь, не говорил об их будущем. Павлова ждала – Дандре отмалчивался. Она уже была балериной, все признавали, что будет примой после всесильной Кшесинской, что лучшая, самая талантливая и работоспособная. И десяти лет после выпуска не прошло, а перетанцевала чуть не весь репертуар. Одно имя на афише собирало полные залы.
