– Нет. До такого не доходило.
– Ну вот! А любовь – это самый великий дар. И нельзя его отвергать из-за каких-то пустяков. Потом пожалеешь.
– Я не отвергаю, – запротестовала Волька. – Нет. У нас уже все было!
– А я не о том, что было. Я о том, что будет. Ты почему-то будущего боишься. Отрезаешь его. Почему? Есть какая-то веская причина?
– Мне не хочется приглашать его к нам в дом.
– А что у вас в доме такого?
– Там одно барахло. Как на помойке. У мамы бздык – она все хранит. У нее воспоминания. И они, получается, связаны со всяким барахлом. Все заставлено. Ремонт при моей жизни не делали.
– Ты стыдишься?
– Да, – призналась Волька. – Да, я стыжусь. И если бы я могла, я бы просто все-все выбросила. Кроме книг, конечно.
– Ты не хочешь с ними жить?
– Не хочу. И не буду. Как только найду заработок, тут же сниму хотя бы комнату. И заживу, как мне нравится. В пустоте.
– Но если ты не чувствуешь их дом своим, чего тебе тогда стесняться? У них такой вкус, у тебя иной. Сможешь – уйдешь. Но из-за этого навсегда распрощаться с любимым человеком…
– Я все понимаю. Но я так много лет никого к себе не пускала… Не знаю, смогу ли себя переубедить.
– А ты вспоминай, как тебе с ним было хорошо. Вспоминай и береги это.
– Мне не надо вспоминать. Я это не забываю. Помню все время…
* * *
Андрей помнил все.
Он проживал заново каждый значимый миг их встреч.
Он увидел ее сразу, как только они приехали в знакомый с детства рыбачий поселок. Открыли калитку, зашли на участок. Галка их встречала. Галка – практически сестра. Сколько Андрей себя помнил, столько помнил и Галку. И рядом с подругой детства – она. Сарафанчик на тоненьких лямочках, волосы пушистые. Зеленые глазищи. «Крыжовник», – подумал тогда Андрей. Ему захотелось губами прикоснуться к ее глазам. Он еще не знал ни имени ее, ни кто она вообще. Но первая мысль: коснуться губами глаз – просто не давала ему покоя. Она улыбалась. Бегала мимо на пляж, плавала в море, играла вместе со всеми в волейбол. И не обращала на него совершенно никакого внимания. Он все никак не мог поймать ее взгляд. Если она когда-нибудь и смотрела в его сторону, казалось, что глядит в пустоту. А ему хотелось смотреть на нее все время. Она была удивительно отстранена от всех. Как это у нее получалось? Казалось, к ней невозможно подойти: уткнешься в стену. И при этом она не выглядела ледяной и равнодушной. От нее шло тепло. Солнце любило ее: ровный загар говорил об этом. Никаких облезших участков кожи – все гладко, безупречно, как у мраморной статуи.
Когда-то на юге Италии в маленьком музее провинциального городка он увидел небольшую статую из мрамора удивительного цвета: не белого, не розового, а цвета кожи смуглого человека. Он даже не поверил, что это мрамор, пока не увидел надпись на табличке. «Диана-охотница. Неизвестный скульптор. Мрамор». Стройная девушка с узкими ступнями в сандалиях, в легкой тунике до колен, с луком за спиной. Густые волосы собраны в пучок на затылке. Маленькая грудь. Вся она – движение и сила. Еще тогда, в музее, Андрей подумал, что, если когда-нибудь встретит девушку, подобную этой мраморной статуе, он полюбит ее навсегда. Он даже мечтал, чтобы эту – живую девушку – так и звали: Диана. Имя Галкиной подруги подходило девушке его мечты еще больше – Воля! Она и была символом воли и движения. Как будто та статуя ожила по его желанию. Неужели и правда – в мире нет ничего невозможного? Он же тогда, в музее, сделал фотку на телефон, хотя это и было запрещено. И все никак не мог на нее налюбоваться. Волька казалась ему сбывшимся чудом: внешне она полностью совпадала с его Дианой. Но как мраморная Диана была недоступной для обычного человека, так и Воля казалась совершенно закрытой и недоступной для кого бы то ни было.
Он пошел тогда к родителям Альбы есть кефаль только потому, что надеялся на чудо: вдруг получится как-то разговорить Вольку, сделать так, что она обратит на него внимание. Она почти ничего не говорила. Слушала. Вкусно ела рыбу, выжимая на нее сок из дольки лимона, как советовал генерал. Покачивала головой в такт песням Альбы. И вдруг – о, чудо! – удалось завести разговор о восхождении на гору. И казалось, все собрались пойти. И она согласилась! Он сразу представил себе, как пойдет рядом с ней, как будет подавать ей руку, помогать взбираться на гору. Что-то обязательно изменится! И была еще надежда на то, что все проспят. Все, кроме него и нее. Брата уговаривать не пришлось, он сразу все понял и радостно остался досыпать. Насчет остальных – он мысленно умолял их спать, спать, спать. В мире нет ничего невозможного! Что суждено, то обязательно сбудется! Он повторял эти слова и не мог дождаться назначенного времени.
Чудо произошло. Они оказались вдвоем. И пошли в гору. Андрей был совершенно растерян, отчетливо понимая, что кто-то сверху, оказывается, слышал его заклинания и исполнил то, о чем он просил. Он шел, зная, что никогда и ни за что не осмелится прикоснуться к Воле. Даже руку ей подать не сможет. Вот так. Но все равно – счастье переполняло его.
Как она поднялась тогда на гору в резиновых шлепанцах? И как это он заметил, что она почти босая пошла в гору, только когда они одолели главный подъем? Это же полный идиотизм – не сказать девушке, о которой столько мечтал, что в гору надо идти в специальной обуви! И она не заныла, не захныкала, не отказалась идти. Настоящая охотница. Никто ей не нужен. Никого ни о чем не попросит. Ни на что не пожалуется.
Почему тогда появилась эта змея? Ведь сколько раз за всю свою жизнь они поднимались на эту гору! И никогда не встречались им змеи. Там, пониже, бегали ящерицы, но и то довольно редко. А чтобы змея!
Когда Волька вскрикнула, он решил, что змея ее ужалила. Где-то он читал, что если гадюка жалит, надо рассечь место укуса острым ножом и высасывать оттуда кровь, чтобы яд не смог распространиться. Правда, тот, кто спасал таким образом ужаленного змеей, обычно погибал. Но Андрей в тот миг готов был на любые жертвы, лишь бы не видеть, как умирает она. Рассечь ранку было нечем! Ножа у него не было! Какой идиотизм! Он встал перед Волькой на колени, взял ее прекрасную узкую ступню в руки, надеясь разглядеть место укуса. Но от ужаса не видел ничего. Пыльная загорелая ступня без единой царапины. Он боялся даже поверить такому счастью. И, уже ни о чем не думая, поцеловал то место, где мог бы находиться след от укуса. И почувствовал, как Волька коснулась губами его лба. И все решилось в его жизни. Он даже не рассуждал и не раздумывал. Просто знал. Началось его счастье. И счастье это росло – день ото дня.
Однажды, в дни сбывшегося счастья, они пошли купаться после захода солнца. Море, вобравшее в себя все тепло знойного дневного воздуха, не бодрило, а усыпляло. Они лениво лежали на волнах, глядя, как на небе все ярче и ярче разгораются звезды. И тут Андрей вспомнил:
На стоге сена ночью южной
Лицом ко тверди я лежал,
И хор светил, живой и дружный,
Кругом раскинувшись, дрожал.
Земля, как смутный сон немая,
Безвестно уносилась прочь,
И я, как первый житель рая,
Один в лицо увидел ночь.
Я ль несся к бездне полуночной
Иль сонмы звезд ко мне неслись?
Казалось, будто в длани мощной
Над этой бездной я повис…
[1]– Боже! Как прекрасно! – вздохнула Волька. – Это чье?
