– Это потрясающая песня, – сказал я. – А что еще есть в «Донни Дарко»?
Она, казалось, расслабилась, и по дороге к дому Эрика мы разговаривали о музыке и кино. Астрид, как и я, предпочитала альтернативное искусство; мы говорили о том, что невозможно найти что-то хорошее на радио, там нет тех групп, которые нам нравятся. Я внимательно следил, сколько из них было в плейлисте, но либо она не была Афиной, либо очень осторожничала – большинство групп, упоминаемых ею, я уже слышал, и не было возможности разобраться, дала ли она Хейдену что-то новенькое. Я не знал, что и думать. Мне не хотелось, чтобы она была Афиной, по причинам, которые были мне предельно ясны, но я не мог представить себе другого варианта.
– Итак, плейлист, – сказала она. – А могу я прослушать из него что-то еще? – У тебя айпод с собой?
– Как всегда, – ответил я, достал его из кармана и задумался, что бы дать ей послушать. Там было столько прекрасных песен, но они были слишком печальны, а мне не хотелось портить нам настроение. Я задумал своего рода тест – найду песню, которую раньше не слышал, и посмотрю, знает ли она ее – но я не понимал толком, какой ответ хочу получить. Наконец я сделал выбор, и мы снова стали слушать музыку через одни наушники, как и в день похорон Хейдена.
Мы шли и слушали музыку, становилось все прохладнее, солнце садилось, разные оттенки красного, розового и пурпурного заставляли кукурузные поля блестеть. Я надеялся, она сосредоточилась на той мысли, которую я хотел внушить ей – что я ей подойду, если она этого захочет. Мне не хотелось, чтобы песня кончалась, но это произошло – у нее не было выбора.
Я остановился и на последних нотах притянул Астрид к себе. Мы целовались, разумеется, но еще не обнимались. И было так хорошо крепко держать ее, чувствовать ее тело, прильнувшее к моему. Она была почти такой же высокой, как я, и это казалось…
– Помог? – спросила она.
– Кто помог?
– Плейлист. Он помог тебе понять?
Я немного подумал и признался:
– Еще нет. Но я начинаю думать, что, возможно, это не только моя вина.
– Это только начало, – сказала она.
И этого пока было достаточно.
19. «Everybody knows». Leonard Cohen
Мы снова двинулись к Эрику и вскоре свернули на проселочную дорогу без названия – у нее был только номер.
– Эрик живет здесь? – спросил я, как идиот. Я толком не знал, чего ожидать от него, носящего остроносые туфли и обтягивающие штаны, но я точно не мог представить, что он живет на ферме. А именно на ферму мы и притопали. Белый дом, красный сарай, овцы, свиньи, цыплята – все это было в наличии.
– Ты не так представлял его жилище? – рассмеялась Астрид. – Это ферма семьи. Все сплошь органическое, экологическое, и разумеется, ничего генетически модифицированного. Они продают мясо и другие продукты на фермерских рынках по всему штату.
– И Эрик восстает против этого?
– Вовсе нет. Он от этого в восторге. У него собственный сад, и когда у него есть время, он продает вместе с предками фрукты. Еще он водит трактор. И даже умеет чинить его.
По какой-то причине это взрывало мне мозг.
– Ты не единственный, кто живет другой жизнью вне школы, – сказала она.
– Это точно. – Она попала в яблочко, но, более того, я был смущен из-за своих предположений насчет Эрика, которые оказались абсолютно неверны. Он не был бойфрендом Астрид; не был типичным хипстером; а то обстоятельство, что он гей, никак не влияло на его отношения в семье.
Я такой же идиот, как все остальные? Надеюсь, что нет.
С места, где мы стояли, ферма смотрелась идиллически. Солнце только что село, и на белом доме лежали последние легкие отблески красного.
– Пошли, – произнесла Астрид и побежала к двери. Прежде, чем я успел ее догнать, прежде, чем она успела постучать в дверь, ее окружила толпа детей и собак, и все они, похоже, знали ее. У детей были разных оттенков волнистые светлые волосы, им всем было не более восьми лет; собаки были либо песочного окраса, либо шоколадного – лабрадоры, насколько я понял.
– Астрид пришла! – кричали дети, а собаки по очереди прыгали ей на ноги и лизали лицо. Я сомневался, что это приятно, но она улыбалась своей фирменной широчайшей улыбкой, и я был благодарен ей за то, что мне не надо ее спасать. Я вовсе не собачник.
– Ты пришла поиграть с нами, правда? – спросил самый старший ребенок. Я не смог разобрать, мальчик это или девочка: все дети в джинсах и толстовках, и кудряшки у них длинные.
– Боюсь, не сегодня, – ответила Астрид.
– Вечно ты к Эрику! – добродушно прохныкало другое белокурое создание.
– Однажды я приду только к вам, обещаю, – сказала Астрид. – А теперь вы пустите нас в дом или нет?
Толпа детей растворилась почти так же быстро, как и набежала.
– Он на чердаке, – крикнул нам кто-то. – Как обычно.
– Это мама Эрика, – пояснила Астрид. Она ввела меня в дом, в огромную открытую кухню, где женщина, примерно в такой же одежде, что и дети, стояла у раковины и чем-то там занималась; в том числе, похоже, ощипывала цыпленка. Я пригляделся. Да, именно так. – Здравствуйте миссис Супелл. Это мой… Это Сэм.
Она собиралась сказать бойфренд? Я надеялся, что да.
– Рада познакомиться с тобой, Сэм, – произнесла миссис Супелл. – Я бы пожала тебе руку, но сам видишь, я по локти в кишках этого цыпленка.
– Ничего страшного, – ответил я.
– Можно мы пройдем наверх? – спросила Астрид.
– Разумеется. – Миссис Супелл снова повернулась к раковине и продолжила свое занятие.
– Это цыпленок со двора? – шепотом спросил я у Астрид, когда мы направлялись к лестнице.
– С миссис Супелл шутки плохи, – прошептала она в ответ, улыбаясь.
На чердак вели три пролета лестницы. Все ступени были деревянными, но дерево было не таким, как в доме Стефани или Хейдена – ровное, полированное и блестящее; эти ступени кто-то старательно сделал из дерева вручную, отшлифовал наждачной бумагой и прибил разные его части гвоздями друг к другу, чтобы получился дом; и было это много, много лет назад. Ступени скрипели так громко под нашими ногами, что я боялся упасть, хотя дерево было очень прочным.
– Мы идем! – крикнула Астрид, когда мы добрались до конца лестницы; она, казалось, упиралась в потолок.
Над нами открылся люк, и стали видны узкие ступеньки, ведущие в комнату Эрика, по которым мы по очереди – сначала Астрид, потом я – взобрались. Только вот слово «комната» оказалось не вполне уместным. Это был чердак, идущий по длине всего дома и сужающийся там, где опускалась крыша. Не комната подростка, а скорее студия художника.
Одна ее сторона была заставлена многочисленными мольбертами, за ними работали Эрик и несколько его друзей. Был здесь и Демиан, он расположился в углу с альбомом для набросков и коробкой цветных карандашей. Мы увидели большой пластиковый бочонок с глиной, стоящий рядом с гончарным кругом, за которым Джесс, девочка, сидевшая с нами за одним обеденным столиком, делала горшок или что-то еще. Она была единственной, с кем меня не познакомили; я попытался улыбнуться ей, но она стрельнула в меня взглядом и вернулась к своему горшку; я понял, время представляться неподходящее. Мне не хотелось мешать ей, особенно потому, что процедура приобретения новых друзей не являлась моим коньком.
