Тем не менее, несмотря на все это, Перикл все-таки был самим своим происхождением, можно сказать, почти обречен на активную государственную деятельность. Знатный аристократ, сын одного из лидеров полиса, имевший в числе родственников и свойственников немало видных политиков, – он без колебаний и сам пошел по той же стезе. Способствовал его продвижению некоторый дефицит ярких личностей, имевший место в Афинах в 460-х гг. до н. э. Плутарх справедливо пишет (Перикл. 7): «Аристид умер, Фемистокл был в изгнании, а Кимона походы удерживали по большей части вне Эллады». К этому можно было бы еще добавить: умер (или, скорее, погиб) и Ксантипп, отец Перикла. Это случилось около 473–472 гг. до н. э., и группировка Алкмеонидов осталась вообще практически без ярких вождей. Перикл, несмотря на свою молодость, был единственным, кто мог играть роль такого вождя. И он принял ее на себя, действуя пока исподволь, пользуясь, скажем, временным отсутствием Кимона, действительно ежегодно надолго убывавшего в поход. Прямого, «лобового» столкновения с Кимоном Перикл, конечно, в то время еще не выдержал бы: несоизмерим был их политический вес. Кстати, не тогда ли выработалась одна из наиболее важных впоследствии черт всей политики Перикла (как внутренней, так и внешней): переиграть врага тактически, выжиданием и осторожностью, по возможности не рисковать, не ввязываться в открытый бой, а если уж делать это, то только тогда, когда решающий перевес достигнут и победа обеспечена?
Если в годы преобладания Кимона темпы демократизации афинского полиса значительно замедлились, а то и приостановились, то Перикл, подобно Фемистоклу, позиционировал себя, несмотря на весьма знатное происхождение, как политик демократической ориентации. Это неизбежно сталкивало Кимона и Перикла друг с другом. А может быть, ход событий следует представлять несколько иным образом: Перикл, превращаясь из неискреннего сторонника Кимона в его главного противника, становясь самостоятельным лидером, должен был заявить какую-то политическую позицию, чтобы на ее почве привлечь к себе как можно больше приверженцев. Демократические лозунги в борьбе против «чопорного аристократа» Кимона оказывались в высшей степени подходящими.
Во всяком случае, именно такая картина вырисовывается из сообщений Аристотеля (Афинская полития. 27) и Плутарха (Перикл. 7). Высказывание Плутарха особенно характерно: Перикл «стал на сторону демократии и бедных, а не на сторону богатых и аристократов – вопреки своим природным наклонностям, совершенно не демократическим. По-видимому, он боялся, как бы его не заподозрили в стремлении к тирании, а кроме того, видел, что Кимон стоит на стороне аристократов и чрезвычайно любим ими. Поэтому он и заручился расположением народа, чтобы обеспечить себе безопасность и приобрести силу для борьбы с Кимоном». Конечно, ко всем таким характеристикам нужно относиться cum grano salis. Плутарх, безусловно, мог лишь гипотетически воссоздавать ход мыслей жившего за пятьсот лет до него Перикла. Кроме того, не следует забывать, что для Плутарха знаки позитива и негатива применительно к понятиям «демократия» и «аристократия» расставлялись иначе, чем для нас: «власть лучших» была в его глазах, безусловно, предпочтительней, чем «власть народа». И тем не менее в данном суждении, как представляется, есть значительная доля истины. Это доказывается как историческими параллелями – примерами из карьеры других политиков, решивших создать собственную группировку (Писистрат, Фемистокл), так и общими соображениями о преимущественно личностном и конкретно-ситуативном, а не программном характере политической борьбы в полисных условиях (Ruschenbusch, 1979). Как бы то ни было, 460-е гг. до н. э. стали уже периодом атак Перикла на Кимона – сначала осторожных, затем все более и более смелых и острых.
Несколько слов об особенностях характера и мировоззрения Перикла. Все, что о нем известно, позволяет характеризовать его как человека ярко выраженного рационального склада мышления. Он был чужд любым суевериям, пренебрегал приметами, стремясь объяснить их логически (см., например, Плутарх, Перикл. 35). Не то чтобы Перикл критически относился к религии как таковой – это было бы просто невозможно в его эпоху, тем более для действующего политика, который занимал высокие государственные посты и постоянно должен был ex officio участвовать в разного рода религиозных обрядах. Нет, Перикл, безусловно, был религиозен, но своего рода просвещенным, «утонченным» типом религиозности, который в рассматриваемую эпоху начал уже приходить в противоречие с традиционными, грубоватыми, но прочными в массах верованиями «отцов и дедов». Рационалистом интересующий нас деятель являлся не только в религиозном, но и в экономическом отношении (Плутарх, Перикл. 16).
Ниже будет сказано и о том, что рационалистом Перикл был также в политической области (это, правда, проявилось в полной мере только тогда, когда он одержал верх над всеми своими конкурентами и встал во главе полиса). В целом можно со всей определенностью утверждать, что он практически в любом отношении существенно опередил свое время (кажется, этот момент еще не акцентировался в должной мере в историографии).
В высшей степени рационалистичным было даже повседневное поведение Перикла. Чрезвычайно ровное, невозмутимое отношение ко всему и всем, нечувствительность к оскорблениям и брани, демонстративное спокойствие и постоянная серьезность, порой утрированная (Перикла почти не видели улыбающимся), – все это производило на сограждан даже впечатление некоторого высокомерия, во всяком случае, отчужденности. Грекам с их южным, экспансивным характером такого рода хладнокровие было просто непонятно.
Лекция 12. «Первый гражданин»
На всем протяжении 460-х гг. до н. э. Перикл выступал уже как один из вождей направленной против Кимона демократической группировки, но пока предпочитал находиться несколько в тени, за спиной Эфиальта. Когда в 463 г. до н. э. против Кимона был организован судебный процесс, Перикл был одним из основных обвинителей испытанного лидера полиса, но на суде проявил странную пассивность, допустив оправдание обвиняемого. А может быть, дело не в том, что Перикл «сжалился» над Кимоном, а в том, что этого последнего, благодаря его огромному авторитету, пока еще просто не удавалось одолеть…
Удалось это, впрочем, уже довольно скоро, весной 461 г. до н. э., когда Кимон был изгнан остракизмом, а Эфиальт при участии Перикла провел реформу Ареопага. Вскоре после этого Эфиальт погиб при невыясненных обстоятельствах. Впоследствии в нарративной традиции фигурировала, наряду с другими, точка зрения, согласно которой устранение Эфиальта было делом рук именно Перикла. Подобного взгляда придерживался, например, историк III в. до н. э. Идоменей Лампсакский, которого цитирует и тут же гневно опровергает Плутарх (Перикл. 10). Нам тоже эта идея представляется крайностью; если бы она соответствовала действительности, пришлось бы признать, что Перикл, из карьерных соображений устраняющий собственных соратников, был не великим человеком, а низким, абсолютно беспринципным политиканом, шедшим к власти не просто «по чужим головам», но и прямо по трупам.
Убийство Эфиальта и по сей день остается делом темным. Ясно одно: вот тут-то и помогло Периклу его умение «не высовываться» до поры до времени, оставаться на заднем плане, действуя посредством скрытых механизмов влияния. До 461 г. до н. э. он был вторым человеком в демократической группировке, а если бы был первым, то именно он, а не Эфиальт, пал бы жертвой убийц. А теперь, когда не было в живых его старшего товарища, Перикл как бы поневоле, самим ходом событий неизбежно выдвигался на роль лидера радикального движения.
