В Штригау немецкие войска обнаружили 30 (тридцать) живых жителей и порядка двух сотен неубранных трупов. Предположительно 13–15 тыс. человек бежало из города до занятия его советскими войсками, остальные были изгнаны из своих домов, частично — отправлены на принудительные работы в СССР (всего из Германии и стран Восточной Европы на принудительные работы в СССР было вывезено 267 тыс. немцев — не считая военнопленных).
Сотрудники немецкой криминальной полиции и члены похоронных команд в своих письменных отчетах описали то, что предстало их глазам в опустевшем городе. Два немецких историка («неофашисты», в терминах товарища Ржешевского), Мартин Бояновски и Эрих Босдорф, опубликовали эти свидетельства в своей книге «Штригау. Судьба одного силезского города», которую Научная комиссия Федерального правительства Германии по изучению истории изгнания привлекла в качестве документального материала.
Донесения о погибших в Штригау были разделены на «групповые находки и единичные находки» с точным указанием улицы и дома. Это выглядело так:
— «в сточной канаве лежит раздавленный тяжелыми транспортными средствами труп подростка примерно 14 лет, выстрел в затылок»;
— «на диване лежит частично обнаженная мертвая женщина, два выстрела в рот»;
— «труп 72-летней женщины с выколотыми глазами»;
— «придавленный ящиком труп застреленной женщины»;
— «среди обломков стекла и фарфора в разграбленном магазине труп застреленной пожилой женщины с обнаженной нижней частью тела»;
— «трое мужчин, две женщины и ребенок примерно двух лет, застрелены»;
— «женщина 30–35лет с обнаженной нижней частью тела, рядом в нескольких метрах женщина более старшего возраста, обхватив руками дерево, застрелены»;
— «труп мужчины с ножными протезами, рядом жена и ребенок, застрелены»;
— «три пожилые женщины с обнаженной нижней частью тела и следами изнасилования, застрелены; на чердаке дома труп пожилого мужчины, повешенный вниз головой»;
— «на дверной щеколде висит труп мужчины, на чердаке лежат два обнаженных женских трупа со следами садистского изнасилования, застрелены; на диване застреленный мальчик примерно 12 лет, на кровати обнаженный труп 18-летней девушки со следами садистского изнасилования, застрелена»;
— «в подвале застреленная пожилая супружеская пара, глаза выколоты…».
Кроме многочисленных зверских убийств, похоронные команды зафиксировали в Штригау многочисленные случаи самоубийств, в том числе — групповых:
— «три женских трупа и один детский, самоубийство посредством газа»;
— «самоубийство супружеской пары через повешение на оконной раме; в подвале трупы одного мужчины и двух девушек разного возраста, самоубийство через повешение»;
— «четыре женских трупа и один подросток, смерть через отравление газом»;
— «два женских трупа, самоубийство посредством отравления газом»;
— «мать и дочь, сидя за столом, самоубийство посредством отравления газом»;
— «женщина вскрыла себе артерии, но перед этим удушила скрученным полотенцем свою дочь, лежащую рядом»;
— «на чердаке, рядом друг с другом повешены две пожилые женщины, одна молодая женщина, девушка примерно 20 лет и девочка 10–11 лет, все со следами изнасилования».
Подробности этого коллективного самоубийства на чердаке в доме № 5 по Циганштрассе известны, как это ни невероятно, от одной из участниц страшного события. Сохранилось письмо этой женщины (ей тогда было 47 лет), которое она написала сыну одной из погибших женщин. Опуская из уважения к читателю описание бесконечных групповых изнасилований («сексуальных коллизий», как выразился генерал армии И. Третьяк), перейдем сразу к концу письма:
«…Около 10 часов утра стало спокойнее, и мы все пошли в квартиру молодой фрау К., ее 11-летнюю дочь Траутёль тоже изнасиловали. Там мы сварили какую-то еду. Но тут снова послышались шаги, и все повторилось снова. Мы кричали, мы умоляли их, чтобы они, наконец, оставили нас в покое, но они не знали жалости. Мы все договорились повеситься. Но опять кто-то пришел. Когда, наконец, они удалились, мы как можно быстрее побежали на чердак. Фрау Р. повесилась первой. Молодая фрау К. сначала повесила свою дочь Траутёль, а потом повесилась сама. Так же поступила Ваша матушка с Вашей сестрой (т. е. мать повесила собственную дочь. — MC.).
И вот мы остались только вдвоем, Ваша мама и я. Я попросила её, чтобы она сделала петлю для меня, сама я не была на это способна из-за возбуждения. Мы еще раз обнялись напоследок и отбросили дорожную корзину, на которой стояли. Я все-таки достала ногами до пола, веревка оказалась слишком длинной. Я посмотрела направо, затем налево, все висели в ряд, все были мертвы. Мне же не оставалось ничего другого, как только попытаться освободиться от веревки…»
Достоверны ли приведенные выше сведения? Можно ли верить документам, отчетам, свидетельствам лишь с одной, т. е. немецкой, стороны? Где экспертное заключение независимых и непредвзятых свидетелей? Увы, его нет. Где документы следственных дел советских военных трибуналов? Где отчеты советской военной прокуратуры? Их тоже нет. Почему же мы должны верить заявлениям. одной, причем явно заинтересованной, стороны?
Вопрос хороший. Сильный, можно сказать, вопрос. Вполне соответствующий «новому мышлению», нормам и принципам правового государства. Правовое государство, как известно, предполагает наличие большой популяции адвокатов. Незыблемый принцип адвокатской работы известен: «Меня например,интересует, совершал ли мой клиент инкриминируемое ему преступление, но я докажу, что обвинение не соответствует букве закона». Судя по тому, что многие адвокаты становятся состоятельными людьми, этот принцип неплохо работает.
И тем не менее далеко не всегда и не все убийцы и насильники, нагло улыбаясь, выходят на свободу прямо из зала суда. К счастью, платный адвокат не является единственным участником процесса — есть еще присяжные заседатели, есть судьи, имеющие столь же правовое право принимать решение ex aequo et bono (по совести и справедливости), опираясь не только на букву закона, но и на «внутреннее убеждение» (это, кстати, вполне узаконенный российским УПК термин).
По совести и справедливости, каждому должно быть ясно, что чудовищные преступления, совершенные в годы Второй мировой войны, далеко не всегда (если не сказать жестче — «почти никогда») могут быть установлены в рамках формально-бюрократических процедур. Какая «комиссия независимых экспертов из нейтральной Швейцарии» установила факт зверского убийства жителей белорусской деревни Хатынь? Где документы? Где независимые свидетели? Впрочем, некоторые документы, как ни странно, сохранились. В архиве. Поэтому их можно с полным основанием назвать «архивными документами» (на некоторых читателей эти два слова производят магическое действие). В отчете командира 118-го полицейского батальона (сформирован из военнопленных Красной Армии в Киеве) карательная операция, проведенная в Хатыни 22 марта 1943 г., описана следующим образом:
