Все наскоки на Ивана Ивановича вполне безобидны, и только в письме к Понятовскому от 2 августа 1762 года Екатерина словно срывает с лица маску. А может быть, Иван Иванович ей под горячую руку попал? Она уже на троне, уже императрица. Бывший любовник рвется из Польши в Москву. Она запрещает ему приезжать. В письме от 2 августа Екатерина подробно описывает героев недавнего переворота – все они прекрасные, честные, мужественные люди, и вдруг фраза: «И.И. Шувалов, самый низкий и подлый из людей, говорят, написал тем не менее Вольтеру, что девятнадцатилетняя женщина переменила правительство этой империи, выведите, пожалуйста из заблуждения этого великого писателя». Речь идет о юной Екатерине Дашкове. Девятнадцатилетняя «революционерка», «Екатерина маленькая», как ее тогда называли, была заметной участницей переворота, она скакала рядом с императрицей в военном мундире на вороном коне! Она «руководила заговором» и несколько ночей не смыкала глаз… Судя по ее книге, Дашкова всю жизнь верила, что посадила императрицу на трон. Наивно? Да! Но что уж так злиться по поводу слухов о письме Шувалова к Вольтеру? «Самый низкий и подлый из людей»!
А дело в том, что Иван Иванович своим письмом обесценивал победу Екатерины. Шувалов придает перевороту случайный характер, более того, он позволил себе насмешку, и с кем – с самим Вольтером! С самой первой минуты своего правления Екатерина взялась доказывать миру, что она законно заняла это место, что сам справедливый и ликующий народ отдал ей престол, отнятый у идиота мужа. А тут на тебе! Понятно, почему Иван Иванович 14 лет прожил за границей.
А что пишет Валишевский? Он не то чтобы недолюбливал Ивана Ивановича Шувалова, но он не отдает должного ему места в истории, пишет о нем с некоторой «снисходительностью». «Меня спросят, как я согласую свою оценку личности Шувалова с широким размахом его просветительской деятельности. Полагаю, ему благоприятствовала судьба. Жизнь порождает иногда одни обстоятельства, возвышающие человека, и другие, уничтожающие его. На вершине, куда вознесла его прихоть женщины, временщику оставалось лишь отдаться течению, увлекавшего его в страну к горизонтам сравнительной свободы и света, в том великом дне, который занимался в России на краю цивилизованного мира, ему дано было подготовить бледную, но полную обетований зарю для восходящего солнца – Ломоносова». Ну, знаете, Казимир Феликсович, это как посмотреть. Бирон тоже ходил в фаворитах, но он не университеты организовывал, а казни.
Не преминул Валишевский и сообщить отзывы о Шувалове иностранных посланников. Бретейль (1760), после беседы с Шуваловым: «Камергер не обнаружил в этом разговоре того ума, о котором мне говорили. Я нахожу его легкомысленным, в сущности мало образованным, но стремящемся показаться таковым». Австрийский посол д’Аржанто пишет в 1761 году: «Это человек среднего калибра, и главный его талант заключается в том, что он скрывает свои недостатки под личиной рвения, деятельности и любви к родине, о которой он имеет до смешного высокое мнение». Все эти посланники, естественно, хотели, чтобы Шувалов повлиял на императрицу в их собственных интересах, и неудачу списывали на незначительность собеседника. «Он ничего не понимает в делах!» – воскликнул в сердцах Эстергази. А может, он как раз понимал, просто действовал в интересах России, о которой был «до смешного высокого мнения».
Так в чем же необычность этого фаворита? Официально он не занимал никакой значительной должности при дворе. Камергер – это все, так его и звали. Камергером он стал в 1757 году. Тогда же вице-канцлер Воронцов представил государыне проект. По этому проекту Иван Иванович получал графский титул, становился сенатором и владельцем 10 000 крестьянский душ. Шувалов отказался. Он и так был богат, а чины его не интересовали. Вот его слова: «Могу сказать, что рожден без самолюбия безмерного, без желания к богатству, честям и знатности».
Но жить-то фавориту где-то надо? И это должно быть подобающее его положению помещение. В 1749 году началось строительство дворца для Шувалова. Место нашли рядом с Аничковым дворцом, в котором обитал Алексей Григорьевич Разумовский. Территориальная близость двух любовников императрицы никого не смущала, таковы были нравы. Екатерина не оставила без внимания новый дворец Шувалова и довольно едко написала о нем в своих «Записках»: «Принца Саксонского поместили в доме камергера Ивана Шувалова, который был только что отделан и в который домохозяин вложил весь свой вкус, несмотря на что дом был устроен без вкуса и довольно плохо, но, впрочем, очень богато. В нем было много картин, но большей частью – копии, одну комнату отделали чинаровым деревом, но так как чинара не блестит, то ее покрыли лаком и через это комната стала желтой, но очень неприятного желтого цвета; отсюда вышло то, что ее сочли некрасивой и, чтобы этому пособить, ее покрыли очень тяжелой и богатой резьбой, которую посеребрили. Снаружи этот дом, большой сам по себе, походил своими украшениями на манжетки из алансонского кружева, так много было в нем резьбы». В бытность свою в этом доме Ив. Ив. Шувалов приобрел славу мецената. Конечно, были среди его картин и копии, какая коллекция обходится без копий, но были там и полотна Тициана, Рубенса, Тинторетто, Веласкеса, со временем они станут основой коллекции Эрмитажа. В доме также была роскошная библиотека.
Отношение императрицы к Шувалову понятно. Каждой немолодой женщине приятно рядом иметь молодого человека, модно одетого красавца, при этом умника и хорошего собеседника. И любовь там была. Любовь приходит и в сорок, и в пятьдесят лет, и Шувалов отвечал взаимностью, недаром он потом так и не женился. А после смерти Елизаветы ему было всего тридцать четыре года.
Но, видимо, основой их отношений было взаимное доверие. Почти все годы фавора Иван Иванович фактически являлся связующим звеном между правительством и императрицей. Он был вхож к ней в любое время, все, касаемо государственных дел, было обговорено, а потому он готовил указы, встречался с иностранными посланниками. Последним он стал заниматься тогда, когда Бестужев был близок к опале и все дела по сношениям с Францией попали в руки Воронцова и Шувалова. А Иван Иванович очень любил Францию.
Свидетельством тому была его активная помощь в написании труда Вольтера под названием «История Петра Великого». Вольтер еще в 1745 году задумал стать почетным членом Российской академии – тут и жажда славы, почестей и денег, наконец. Великий писатель стал хлопотать через посланника д’Аламбера. Вольтер был избран. Тут же он предложил Российской академии написать книгу о Петре I, с условием, что ему предоставят необходимые документы и материалы. Этому воспротивился Бестужев. При чем здесь французы? Уж если писать про Петра Великого, то это должен сделать русский автор. Вольтер даже собрался посетить Петербург, но Кирилл Разумовский, президент академии, воспротивился этому.
В 1757 году Иван Иванович Шувалов уладил это дело. Вольтер стал писать историю Петра. Но где взять необходимые для работы материалы? Шувалов обратился к Ломоносову. «К сему делу, по правде, г. Вольтера никто не может быть способнее, только о двух обстоятельствах несколько подумать должно, – отвечал в письме Ломоносов. – Первое, что он человек опасный и подал в рассуждение высоких особ худые примеры своего характера. Второе, хотя довольно может получить от нас записок, однако перевод их на язык, ему знакомый, великого труда и времени требует». Далее Ломоносов пишет, что делать надо все быстро ввиду «престарелых лет Вольтеровых» и по толковому плану.
