Но не во взятках дело. Для Бестужева этот договор был ударом в спину. Он понимал, как упал во мнении Елизаветы Петровны. Для нее он теперь выживший из ума старик, а спину ему подпирают молодые. Главные враги – Шуваловы. Фаворита Ивана Ивановича, поклонника Франции, любителя прекрасного и вечного пацифиста, он не боялся, но двоюродные братья… Петр Иванович Шувалов такую силу набрал при дворе, что уже откровенно роет могилу ему, канцлеру. Воронцов ненавидит Шуваловых, но ему некуда деться, он поет под их дудку. Как найти правильный путь в сложных тенетах дипломатии, так чтобы и себя не уронить, и с государыней поладить, и власть удержать? Подписание субсидного договора с Англией повисло в воздухе.
К этому времени относится вспыхнувшая вдруг дружба великой княгини с английским послом Вильямсом и горячая любовь с кавалером из его свиты Станиславом Понятовским (будущим королем Польши). Вильям решил использовать Екатерину в своих целях, но это еще вопрос – кто кого хотел использовать. Время было тревожное, Екатерине нужны были совет, помощь и деньги. Все это она получила.
30 марта 1756 года по рекомендации Бестужева Елизавета собрала конференцию. На ней присутствовали: великий князь Петр Федорович, оба брата Бестужевых, генерал-прокурор Трубецкой, сенатор Бутурлин, вице-канцлер Воронцов, сенатор Михайла Голицын, генерал Степан Апраксин и Шуваловы – Петр и Александр. Конференция постановила: 1. Склонить венский двор, чтобы он вместе с Россией напал на Пруссию, для чего выставить нашу армию в количестве 80 000 солдат. 2. Указать нашим посланникам при иностранных дворах, чтобы с французскими посланниками мягче обходились (дело шло к возобновлению дипломатических отношений с Францией). 3. Польшу склонить к тому, чтобы наши войска по своей территории пропустила. 4. Турок и шведов «держать в спокойствии». 5. «Последуя этим правилам», ослабить короля Прусского, сделав его для России «нестрашным и незаботным».
Россия стала готовиться к войне. Так как в Пруссии нашего посланника не было, под именем курьеров выслали надежных офицеров (читай – шпионов) в Дрезден, Гамбург и Данциг, чтобы они «старались как можно точнее» добыть сведения о приготовлениях в Пруссии. «Важных депеш с ними не посылать, а наставления дать изустно».
2 мая 1756 года Франция заключила договор с Австрией. Теперь дело было за Россией. Петербург сообщил, что мы согласны обменяться с Францией посланниками, но пусть французы это делают первыми. Восемь лет в Петербурге не было французского посла, а ведь они первыми разорвали с нами дипломатические отношения. В конце концов договорились, что обмен послами произойдет в один день. Посланником России в Париже стал Михаил Петрович Бестужев, в Петербурге представителем Франции стал маркиз Лопиталь.
Но Мария-Терезия никак не хотела начинать войну с Пруссией первой, и потому всеми силами пыталась уменьшить торопливость и горячность России. Франция обязалась помогать Австрии по «оборонительному договору». Вот нападет Фридрих II, тогда и будем «обороняться». 2 июля конференция в Петербурге постановила дать знать Марии-Терезии, что ее медлительность беспокоит Россию. Англия в отношении Пруссии «заслуживает нашего справедливого негодования», но и вы нас поймите. Если мы порываем отношения с Англией, то терпим убытки. По субсидному (от слова субсидии) договору мы получали от Англии значительные суммы, а дальше что?
Фридрих не хотел ссориться с Россией, ему хотелось, чтобы она вообще не ввязывалась в европейские дела. Австрия меж тем, боясь вторжения пруссаков через Моравию и Богемию, начала военные приготовления. И тут нервы у Фридриха сдали, а может, он все заранее просчитал. 18 августа прусский посланник сообщил польскому королю Августу III, что Пруссия вынуждена поступками Марии-Терезии (подготовка к войне) напасть на Австрию в Богемии, для чего прусские войска пройдут через Саксонию. 19 августа они уже захватывали арсеналы, магазины, замки и прочее, все, как полагается. Король Август бежал в Варшаву.
Указом от 1 сентября 1756 года Елизавета объявила Пруссии войну. Формальной причиной объявления войны был отказ Фридриха II вернуть в Россию русских солдат, служивших в его армии. Война началась, но до военных действий было еще далеко.
Болезнь государыни
Елизавете сорок восемь лет, опасный для женщины возраст. За здоровьем государыни следили очень пристально, ей нельзя было болеть, потому что при дворе начинается смута в предчувствии перемены правления. А Елизавета болела часто и много. Как-то лейб-медик Канониди обнаружил, что государыня харкает кровью. Тщательный медицинский осмотр, а он происходил каждый день, отметал мысли о чахотке, но от этого не легче. Елизавета страдала одышкой, у нее отекали ноги, мучила потливость, иногда у нее возникали странные конвульсии, после которых она теряла сознание, а приходя в себя, никого не узнавала.
Собрали консилиум. Канониди и лейб-хирург Буаносье выдали деликатное письменное определение: «По мере удаления от молодости, жидкости в организме становятся более густыми и медленными в своей циркуляции, особенно по тому, что носят цинготный характер». На «цинготный характер» Елизавета и внимания не обратила, а слова «удаление от молодости» ее возмутили. Канониди объяснил: «Греки называют это “klimax”, что значит лестница». Буаносье подтвердил: «Ваша болезнь свойственна всем женщинам и называется климактерией». «Глупости!» – сказала в ответ Елизавета. Она пыталась сохранить привычный образ жизни, но это ей плохо удавалось. Стала мнительной, обидчивой, всех подозревала в каких-то неблаговидных поступках. Впрочем, у нее никогда не было разумного режима. Ужинала глубокой ночью, сидящие за столом статс-дамы совершенно не знали, как себя вести и о чем разговаривать. О войне говорить было можно, но только в положительном смысле, что тоже было сложно. Армия наша бездействовала, застряв где-то на подходах к Польше.
Главнокомандующим армии был назначен генерал Степан Федорович Апраксин. Направляя солдат к нашим западным рубежам, он руководствовался очень расплывчатыми распоряжениями. Сразу после объявления войны Пруссии канцлер Бестужев от имени конференции сочинил инструкцию по стратегии и тактике. Нашей армии надлежало вытянуться вдоль границы, чтобы она «обширностью своего положения и готовностью к походу такой вид казала, что… все равно – прямо ли на Пруссию или влево на Силезию маршировать». Можно предположить, что Бестужев, вместе со всей конференцией, опасался шпионов, но чужая душа – потемки. В инструкции было много пунктов. Историк Д.М. Масловский в книге «Русская армия в Семилетнюю войну» подвел черту под этими пунктами: «В общем выводе по инструкции, данной Апраксину, русской армии следовало в одно и то же время и идти, и стоять на месте, и брать какие-то крепости, и не отдаляться от границы».
А на дворе уже 1757 год. Зиму провели на квартирах, а потом выступили и исчезли, русская армия как бы растворились в тумане. Бестужев негодовал и писал депеши, Апраксин охотно отвечал другу, а именно таковым Бестужев являлся. Оказывается, в Польше нашу армию ждали великие трудности и «несносные жары», из-за чего реки обмелели, и провиант теперь подвозят не водой, а на обывательских подводах, а это суть сложно, хлопотно, долго и дорого. А вода в реках плохая, и все поголовно страдают животами. Словом, армия больше на месте стоит, чем куда-то движется.
