Когда-то хадж посвящался празднику первых осенних плодов, благодатному и праздничному сезону для древних семитов. Поэтому, например, еврейский праздник дарохранительниц в Ветхом Завете называется хаг (Суд. 21; 19) — У арабов хадж начинался после окончания сбора урожая фиников, что каждый год давало повод для веселья и начала торговли. Таким образом, месяц зу-ль-хиджа еще с древних времен становился месяцем паломничества и ярмарок.
Чтобы согласовать солнечный и лунный календари и чтобы, таким образом, зу-ль-хиджа совпадал со временем сбора урожая, нужно было добавить дополнительный месяц в традиционный цикл. И мухаррам («священный») был вставлен между последним лунным месяцем и месяцем, начинавшим новый цикл. Чтобы досадить язычникам и отмежеваться от их паломничества, пророк избавился от всего, что связывало зу-ль-хиджа со сменой времен года. Он отменил эту условную вставку и решительно утвердил лунный календарь. Эти действия были немедленно одобрены самим Богом: «Воистину в тот день, когда сотворил небеса и землю, определил Аллах число месяцев в двенадцать согласно Писанию своему… Добавление [месяца к запретным] только увеличивает неверие. От этого те, которые не веруют, сбиваются» с пути Аллаха (Коран, 9–36–37). Действительно, после устранения вставки, которая каждые три года регулировала расхождение между лунным и григорианским календарем, дата хаджа каждый год приходилась на десять или двенадцать дней раньше, чем в прошлые годы, и полный цикл времен года совершался за 32 или 33 года.
Путаница с солнечным и лунным календарями имеет такую давнюю историю, что она пропитала даже исламский фольклор. Так, отставной полицейский рассказал нам следующую легенду. В начале не было ни дня ни ночи, только постоянный свет, который излучали два светила: луна и солнце (в арабском языке это слова женского и мужского рода соответственно). Но луна в то время сияла ярче, ее блеск затмевал солнце, и оно изнемогало от зависти. Однажды, воспользовавшись рассеянностью «небесного льва», солнце наклонилось к земле, набрало пригоршни пепла и швырнуло его в ослепительный лик луны, так что он померк, и на него набежала тень. Луна, стыдясь себя и опасаясь преследования солнца, укрылась в складках неба. С тех пор она появляется только ночью, чтобы солнце не навредило ей еще больше. Ее рана исцелилась, но страх перед звездным палачом остался с ней навечно, и она покидает укрытие, только когда солнце заходит и она уверена, что не попадется на глаза злопамятному врагу.
Определение дат, соотносящихся с основными праздниками ислама, всегда были объектом пристального внимания религиозных искателей и политиков. Начало месяца у мусульман устанавливается только за счет наблюдений и признаков, отмеченных верующими. И поскольку в разных мусульманских странах климатические и географические условия тоже разные, то и дата праздничных дней меняется от региона к региону. Правда, была сделана попытка избежать условий, диктуемых природой, заменить ненадежные наблюдения за небом астрологическими расчетами и теоретическим определением времени. Но все эти усилия не принесли результата. По примеру Фомы неверующего люди принимают только то, что видят сами. Один из последователей пророка защищал эту точку зрения, говоря, что «несчастны те, кто верит, не видя».
Хвала Аллаху, никому и в голову не пришло усомниться, что день напоения водой приходится на воскресенье. Более того, Аталла горевал, что он не выпадает на пятницу, чтобы отправиться к «водопою», имея в виду, что остановка в Арафате в пятницу равна семидесяти паломничествам.
В коридоре собралась толпа, осаждающая туалеты. К лифту пробиться невозможно, но, к счастью, существуют лестницы. На седьмом этаже находится комната мутаввифов. К двери прибита бронзовая табличка: «Дом огня…» — затем следует» имя владельца этих палат, передавшего по наследству не только недвижимость, но еще и должность. В генеалогических джунглях дерево узнают по плодам, а сыновей по отцу. На десятом этаже взгляд натыкается на лист бумаги, приклеенный к стене и сообщающий о том, что здесь ведут прием врачи. Обстановка в кабинете крайне скудна: стол, пара стульев, лекарства, перемешанные в одной коробке, и двое зевающих эскулапов. Это их рабочее место, но они здесь не живут. Этажом ниже мужчина средних лет, прижав руки к животу, стоит, опираясь на стену. Что случилось? Тошнота и острая боль в области почек. Мы бегом возвращаемся в медпункт. «Пусть он поднимается сюда!» — бросает нам в ответ на наши испуганные объяснения врач. Мы возмущены таким безразличием. «Это вас не касается! Вы что, шесть лет в медицине, как и я? Нет? Так вот, это моя профессия, а не ваша. Уходите отсюда. Я в отличие от вас уже годы знаю этих бухиюф (мужичье) и знаю, как здорово они наловчились врать!»
У приемной мечутся «свежеприбывшие» паломники. Из двери в глубине коридора появляется рабочий-египтянин, неся что-то вроде тонких матрасов, свернутых в рулоны и стянутых обрезками электрических проводов. Он кидает их перепуганному постояльцу, но стоит ему поймать их (с трудом), как на голову ему падает подушка, брошенная тем же египтянином.
На улице.
Улица всегда заполнена людьми. У каждого отеля останавливаются грузовики с цистернами: вода, как и люди, прибывает издалека. Всякий день эти колодези на колесах доставляют воду в резервуары, расположенные под зданиями, а гудение, шум автобусов и крики прохожих заполняют город до самых краев.
Закусочная — нечто вроде ангара, заставленного столами, где роль кухни выполняет огромная газовая плита, на которой одновременно жарятся штук пятьдесят цыплят и булькает центнер риса в необъятном котле. Двое египтян «обслуживают» клиентов, а третий, франт в галстуке и с сигаретой, так важно восседает за кассой, что ему позавидовал бы любой паша. Классическое мекканское меню: жареный цыпленок и вареный рис. Это национальное блюдо, неизбежное и неудобоваримое. Мимо проносится парень, толкая перед собой тележку с горой замороженных цыплят. Несчастные куры, сморщенные и твердые как камень, родом из Бразилии. Люди молча входят и так же молча садятся и ждут. Ждет и официант. Зал полон и он считает клиентов. Затем берет нужное количество тарелок и механически начинает накладывать на них рис и по половинке цыпленка. Затем обходит столы и раздает порции с космической быстротой. В центре помещения в мешке свалены ножи, вилки, ложки, пластмассовые горшочки — здесь принято самообслуживание. Рис так пересушен, что напоминает гравий, а в курице вязнут зубы. Не курица — деревяшка.
Аталла поступает по-алжирски: он выходит и возвращается с яблоками и бананами. В ресторане не подают кофе, только чай в пакетиках, пепси, лимонад и прочие «американские штучки». Невыносимо жарко. Странно, но паломники, кажется, вовсе не спешат к Каабе. Им хватает того, что они одеты в ихрам и что они в Мекке. Разве вся ее территория не является Харамом? Из-за усталости, скверного приема в отеле и жары размякают самые отчаянные энтузиасты. Толпа на улицах не редеет, несмотря на палящее солнце. Многие верующие прячутся под разноцветными зонтиками — нововведение, которое кое-кто осуждает, ведь согласно мусульманскому преданию голову покрывать запрещено. Тем не менее определенное количество ученых улемов закрывает на это глаза и держит над головой кусок ткани, зонтик или просто журнал, следя за тем, чтобы не коснуться его макушкой. Ураган либерализации позволяет даже прятаться в тени стен или в палатке. Кстати, долгое время не стихали споры по поводу того, можно ли использовать для этой цели простыни, наброшенные на колышки, хотя зимой они не смогут защитить ни от дождя, ни от холода. Некоторые верующие соблюдают запрет покрывать голову. Это старые пакистанцы с выбритыми, сияющими на солнце (температура воздуха плюс сорок восемь градусов) головами. Но как спокойно, с каким достоинством идут они к обители Бога! Помнят ли они об обещании пророка: «Кто выдержит час на жаре Мекки, от того геенна огненная отодвинется на сотню лет».
