Теперь он стоит на перроне. Женщина, лица которой он до сих пор ещё не видел, идёт сквозь ожидающих до конца платформы. Там она стоит под открытым небом, отвернувшись к огням в южной стороне. Габаритные огни на радиомачте, сигнальные огни для воздушных судов, на переднем плане за железной дорогой уличные светильники разливают вокруг себя жёлтую жижу. Солнце ещё низко. Тени ложатся длинные.
Подъезжает поезд. Толпа теснится к дверям. Филипа тоже подхватывает, и он, втиснутый в гроздь людей, двигается к поезду. Это ему незнакомо? Разве он не хотел ещё вчера избежать этого? Он должен войти в поезд? Ещё раз это унижение – втиснуться в эту банку без билета? Когда же он, наконец, получит её в своё единоличное распоряжение? Наверняка не раньше вечера. Теперь она целый день будет в разъездах. Он мог бы забиться в свой БМВ и спокойно ждать её там, но он этого не хочет. Он хочет быть вблизи неё, тут он чувствует себя сильным, он знает, для чего родился на свет. Он в нужном месте, даже в этой утренней сутолоке, среди этих людей, пахнущих кофе и дезодорантом.
Во главе группы из четырёх женщин в брючных костюмах она поднимается на верхний этаж. Он остаётся у лестницы, невзирая на тесноту, которая выдавливает его наверх и в то же время гнетёт. Кто-то толкает его, он спотыкается о стойку, чуть не падает на типа в чёрной робе – какой-нибудь монтёр лифтов с бритым черепом и туннельным пирсингом в мочках ушей. Он протискивается мимо него, поднимается на три ступеньки, и ему открывается обзор нижней части второго этажа.
Лесная чаща из икр, короткие стволы в синих брюках, худые черенки в носках, шишковатые колени. И среди этого подлеска – два нежно очулоченных стебля: она здесь.
Он опускается на ступеньку лестницы. Он чувствует слабость и усталость, на какой-то момент даже кладёт голову на колени и закрывает глаза. Начинают роиться мысли. Где она работает и что делает? В обслуживании – нет. Те одеваются более удобно. Учительница? Преподаёт в каком-нибудь коммерческом училище, может быть. Но маловероятно. В разъездной службе с клиентами? Это было бы плохо, очень плохо. Тогда ему придётся до самого вечера быть на ногах, в поезде, в трамвае. В это ему не верится. Каблуки слишком дерзкие. Нет, она не ходит по домам и квартирам, не полирует ручки дверей. А если она разъезжает на служебной машине? Тогда для него всё пропало. Где он возьмёт машину, чтобы гоняться за ней? Такси? На весь день? Невозможно. Меньше, чем за пятьсот франков, нанять такси не получится. А у него в кармане брякает одна мелочь.
Итак, остаётся лишь надеяться. Надеяться, что её рабочее место находится в какой-то наблюдаемой конторе. Или она работает в магазине. Откуда не может выбежать без спросу. И будет оставаться у него на виду. Что-то многовато упований. Но что ещё остаётся мужчине с пустым желудком, без денег, без сигарет?
В вагоне начинается движение, когда поезд тормозит и, вкатившись в подземный вокзал, останавливается. Люди теснятся к выходу. Кто-то толкает его в бок. Ему надо бы сойти с лестницы, и он поднимается на ноги – с пересохшей глоткой и шипением в черепе, как будто кто-то вонзил ему в мозги паяльник. Стоит у дверей, которые теперь открываются. С перрона несёт ледяным холодом. В вагон входит какой-то тип с причёской будто после черепно-мозговой операции и бросает на него ехидный взгляд. Кто-то проливает кофе. В поезде запах дерьма и пластика, этакая смесь из хайтека со свинарником. На выдвижных бункерах для мусора – реклама слуховых аппаратов и терапии против остановки дыхания во сне. Машинист поезда импровизирует какое-то объявление. Сзади кто-то подталкивает Филипа к выходу. Что это значит? Он поворачивается. Какой-то человек с мелированной сединой, в тесной рубашке и роговых очках, из породы креативщиков. Здоровый цвет лица и овощной сок в наманикюренной руке. Кнопка в ухе мигает синим светом. С громкостью рыночного зазывалы он выдаёт в пустоту эфира своё мнение о какой-то стратегии в связи с новой вербовкой за всё лучшее. Филип ненавидит его. Так и хочется ввинтить шариковую ручку в ухо этой куче дерьма, причём сквозь всю башку. И тогда посмотрим, помогут ли ему бабья кожаная сумочка и долгосрочно-накрахмаленная и побритая грудь. Этот клоун уставился мёртвыми глазами в его сторону. Когда их взгляды встречаются, эта галантерейная рожа кривится в гримасу, которая наверняка была знакома ещё австралопитекам, эта исконная смесь из ужаса и идиотии. Трудно сказать, что было причиной для этой гримасы: информация из наушников или какое-то явление в текущей реальности. По крайней мере, амигдала перевесила, и тип дал тягу. Он ломанулся через пассажиров, отринул в сторону какого-то мелкого служащего в индийских штанах с мотнёй. И обронил свою шоколадно-коричневую папочку, растяпа. Как голодающий хватает на лету кусок хлеба, так он схватил свой аксессуар. Откуда такая паника? Тут движение в вагоне ещё усилилось, и становится ясно, от какого лесного пожара бежал этот заяц.
В вагоне два парня. Два сообщника в жёлтых жилетках. Ухмыляющиеся и ненасытные. И что же поделывают эти два подельника, эти наёмные разбойники с большой дороги? Они обыскивают пассажиров. Первой – женщину, которая без промедления показывает им свою карту, явно проездной на месяц, на что душегубы милостиво кивают и пробираются, держась за поручни, к следующему ряду. Там сидят четверо стариков. Морды красные от вина и от препаратов, разжижающих кровь. Старики словоохотливы и перешучиваются с живодёрами, которые вдвое моложе их. Перекинулись двумя-тремя фразами, это хорошо, это даёт Филипу немного времени.
Вчера бы он легко урегулировал дело, заплатил бы штраф – и дело с концом. Но сейчас. Сейчас у него нет при себе даже документов. Они начнут устанавливать его личность, будут связываться со своей головной диспетчерской, а в туннеле нет связи или есть только плохая. Всё затянется, и в какой-то момент девушка выйдет и – была такова. Так дело не пойдёт. Вселенная послала двух ищеек, которые хотят оторвать его от девушки. Но этому не бывать. Он чувствует, как в голове у него разгорается жар, и он уже хочет встать, хотя сел только что. Он больше не может сидеть и приподнимает седалище, но ему требуется ещё две секунды на то, чтобы осознать, что пора смываться, и он окончательно встаёт. Он поворачивается, идёт к дальней лестнице, к двери, где нерешительно останавливается. Поезд на полном ходу. Никакой остановки не предвидится. Следующий вагон – моторный, головной, оттуда уже некуда уйти. Там он окажется в ловушке, туда не надо.
Он поднимается по лестнице в верхнее отделение и движется в сторону контролёров, но поверх их голов сантиметров на сорок; вот он их миновал, пройдя по второму этажу, и ждёт здесь. Пару секунд он выдерживает, потом идёт дальше к лестнице, никого не видит, сходит на первую ступеньку, снова присматривается, ещё одна ступенька – тут он видит край жёлтой жилетки, которая снизу ступает на лестницу и медленно поднимается к нему. Филип разворачивается и идёт назад в верхнее отделение. На другой стороне, у лестницы, в двадцати пяти метрах от него показывается вторая жёлтая жилетка. Они разделились. Хитрость. Взяли его в клещи. Западня. Вот подонки, хитрюги.
Он уже начинает подыскивать себе какую-нибудь отговорку, но это не поможет. Наоборот. Они вышвырнут его на следующей станции, и он останется на каком-нибудь перроне как идиот. Но он не идиот. Ещё никогда им не был. И теперь не будет начинать. Они сейчас узнают, на что он способен.
