– Как получилось, что в твой город переехали Фокстеры? Ведь они богаты, у них не было причин селиться там, да ещё и удочерять ребёнка от такой женщины, которой была твоя мать. Обычно люди полны предрассудков, и это отражается на детях, – спрашиваю её.
– Таких детдомов, как мой, довольно много в нашем штате. Руководство подало петицию о том, что им не хватает тех денег, которые им выделяют. Они предоставили счета, списки детей, и выиграли дело. Американское правительство выделило фонд. По условиям необходимо было взять ребёнка из детдома и усыновить или удочерить, в такие семьи деньги на содержание выделяются каждый год, а также оказывается помощь при поступлении в колледж. Начался поток желающих забрать детей, но их тщательно проверяли и заставляли жить до совершеннолетия в тех городах, где и располагался детдом, из которого забирали ребёнка. Помимо этого, каждый месяц мы должны были посещать психолога, чтобы тот следил за отношениями в семье, как и раз в полгода приходил проверяющий в дом. Фокстерам нужны были деньги, бизнес моего приёмного отца прогорел, и у них не осталось ничего, чтобы снова встать на ноги. У них погибла дочь, так и не смирившись с отсутствием средств, она занимала суммы и не выплачивала. За ней пришли. После её смерти Фокстеров заставили заплатить, и они продали всё, что у них было. Я не знаю, откуда они услышали о программе, Фокстеры были в разных городах, но многих детей уже, как бы сказать, забронировали, и они решили поехать в самый маленький.
– Бланш, если ты хочешь убедить меня в том, что сказки существуют, то я утоплю тебя прямо сейчас и не позволю больше дышать, – предостерегаю её.
– А сказки и не будет, – с горечью отвечает она. – Я была странным ребёнком, меня боялись, потому что я не разговаривала, не играла ни с кем и не общалась. Я просто наблюдала. К четырём годам сама научилась читать. Я не помню этого, но по рассказам, была умной, и это вызывало во многих страх. Меня хотели отдать в приёмную семью, чтобы избавиться от такого ребёнка, который может спокойно подойти к мальчику и ударить его по голове стулом, чтобы защитить более слабого ребёнка. Я могла быть агрессивной, меня наказывали, оставляли без еды и воды, чтобы проучить. Но на меня это не действовало, и первую, кого показали Фокстерам и убедили, что меня следует забрать, была я. Руководство очень боялось, что, когда я подрасту и стану старше, сделаю что-то страшное, к примеру, массовое убийство тех, кто мне просто не нравился. Меня отдали Фокстерам, они получили деньги, которые вложили в новый бизнес. Мой приёмный отец часто уезжал, и иногда его не было дома по полгода, возвращался на день-два и обратно улетал в Нью-Йорк. Я не могу сказать о них ничего плохого, потому что я была окружена заботой, любовью и поощрением всего, чего бы я ни пожелала. Я заговорила в семь, потому что захотела. Училась дистанционно, как и образование получила так же. Мне было скучно, всё это вызывало во мне раздражение. Примитивное мышление, эти глупые люди, стремящиеся к тому, чего даже не понимают.
– То есть ты с детства имеешь странное влечение к желанию причинять боль? – Уточняю я.
– Думаю, да. Мне нравилась жестокость. Я убегала по ночам, хотя меня не ограничивали в передвижениях, чтобы забраться в бордель и смотреть, как насилуют шлюх, как совокупляются люди. На моих глазах были смерти, были наркотики, была передозировка, многое. И меня это безумно возбуждало. Я рано начала изучать своё тело, где-то в десять-одиннадцать лет. Тогда уже я понимала, что не собираюсь быть человеком, который гробит свою жизнь на работу или на что-то очень обыденное. Мне необходима была опасность, та, что не позволит мне превратиться в ничтожество. В шестнадцать я сказала родителям, что буду шлюхой и после окончания школы я не пойду ни в один колледж или университет, так как информация такого рода уже давно меня не интересовала.
– И они так просто разрешили тебе? – С сомнением спрашиваю её.
– Они знали меня. Проще согласиться, чем спорить со мной. Фокстеры тоже меня боялись, и к тому же я пообещала им отдать деньги, которые получу на образование. Они промолчали, хотя я знала, как ужасаются из-за моих решений, и это позволило мне действовать уже свободнее. Я же говорила, что была одна шлюха, клиенты которой мне нравились. Они были грубыми, вонючими и богатыми. Одного из них я соблазнила. Он, чтобы я не подала на него в суд и не посадила, заплатил мне, но я уже получила своё. Он был не таким, каким я себе представляла. Около пяти-семи минут, и он уже кончил, а я ожидала большего. Мне было мало, и тогда я ловила попутки и, можно сказать, насиловала тех, кто помогал мне добраться до больших городов. Так я приобретала опыт. А затем это, как снежный ком, он ускоряется, и клиентов становится больше. Я начала изучать другой вид наслаждения, который имел самое важное для меня значение – боль. Как оказалось, мужчин и женщин, желающих быть подчинёнными, множество. Я переехала в квартиру отца, чтобы там принимать клиентов. Каждый из них, подписывающий контракт со мной, должен был определить для себя стоп-слово.
– Слово, которое заставит тебя остановиться, и означающее завершение твоей работы. Да, я читал.
– Верно. Так вот, однажды один из них сказал, что не знает, какое выбрать. Я спросила его, чего или кого он боится больше всего? Что вызывает в нём животный страх? И он ответил. Психопат, – приподнимаюсь с Бланш, удивлённый её словами.
– Да, он сказал именно это. Я не придала значения его словам, а потом через год услышала это снова и снова. В основном это были англичане, вернее, исключительно англичане, и я начала охотиться за ними, чтобы узнать, кто он такой, раз его настолько сильно боятся. Мне попался Уилсон, он же и рассказал, что психопатом называют мужчину, робота, машину для убийств. Очень умного и в то же время пугающего человека. Ох, это меня заинтересовало. Я спрашивала у других, они говорили то же самое. И однажды, когда Уилсон вернулся в Нью-Йорк, он пришёл ко мне и сказал, что у него есть идея, чтобы я всегда была с ним. Он помешался на одном фетише, и только я соглашалась дать ему это. Да и моя внешность, моя сексуальность, мои манеры – это не оставляет никого равнодушным. Он предложил мне переехать в Лондон, и я согласилась. А здесь так много интересного. Тайны. Заговоры. Убийства. Информация. Столько извращенцев и клиентов, признаюсь, я забыла о психопате и, вообще, о причине, по которой оказалась в Лондоне. Меня захватила эта жизнь, этот поток власти, и я больше не желала себя контролировать. И появился ты, – Бланш дотрагивается пальцами до моих губ и очень пугающе улыбается.
– Всё это игра, Эйс, чтобы не скучать, – добавляет она.
– Информация. Ты же её собрала для чего-то. Где здесь ложь? – Прищуриваясь, дёргаю головой.
– Нет никакой информации, я же сказала тебе. Это всё ерунда, политика такая скучная, а вот обладать психопатом – это уже цель, вызывающая возбуждение. Но сейчас всё изменилось, и я попала в эпицентр новой игры, у меня появился заказчик. И я полностью сосредоточилась на тебе, – Бланш поднимается из воды.
– Ты очень изощрённо придумала всё, но я вижу ложь, гадюка, – усмехаюсь я, наблюдая, как она выходит из ванны и направляется к шкафчику.
