– Эйс! Прошу вас, сделайте что-то, он убьёт его… убьёт, – за спиной раздаётся крик матери, обращённый к испуганно вбежавшему Гамильтону.
– Сэр, мне принять меры? – Он напряжённо следит за тем, как я вхожу в гостиную и беру ключи от машины.
– Да. Прими. Если чужой появится здесь, стреляй на поражение. С этого момента ни одна душа, без моего ведома и желания, не войдёт в мой дом. Вызови всех, кто готов убивать. Расставь их по периметру. Мы начинаем военные действия, – от тембра моего голоса мужчина бледнеет, но кивает. В нём я уверен. Только в нём и уверен. Чёрт, я становлюсь безумнее с каждым едким вдохом, втягивая в себя застрявшую в воздухе вонь этой гидры! А она обещала! Обещала мне! И я предан. Так неосторожно позволил ей узнать, кто я такой, но она даже не представляет, что за чудовище скрывается у меня внутри. И пришло время его окончательно разбудить, чтобы, наконец-то, увидеть её мёртвой!
– Сынок, не надо, тебя заберут у меня! Эйс! Я не могу потерять тебя! Эйс, мальчик мой, маленький мой! – Последнее слово пробивает броню в моём сознании. Она никогда меня так не звала. Никогда за всю чёртову жизнь. А сейчас испугалась, что больше не будет ублюдка, выбирающего из всего возможного насилие. Я вспомню все его действия против меня, против моей сестры. Я покажу ему, какой вкус у чёрной комнаты. Я она и есть. Он сделал это со мной, так теперь пришло время узнать, какие плоды всё это дало.
– И по этой причине вы, мадам, наблюдали за тем, как меня подвешивали на цепи и били? Это и есть ваша любовь? То, что вы, люди, называете чувствами? Тогда они незнакомы и не нужны мне, как и вы. Больше никого из вас для меня не существует. И я убью каждого, кто хоть попытается встать на моём пути. А вас в первую очередь за то, что наслаждались насилием и позволили это сделать с сестрой. Даже не удивлюсь, если вы сами дали разрешение на это. Вы жалкая, и с этой минуты вы для меня пустое место. Мясо, которое я с удовольствием расстреляю. Исчезните отсюда, мой приказ вступил в действие, – резко отвечаю ей, продолжая стоять спиной.
– Я же помочь тебе хотела! Я ничего не знала… ничего…
– Ложь. Я больше не потерплю такого отношения ко мне, мадам, – перебивая её, медленно поворачиваю голову, от моего взгляда мать отшатывается и прикладывает руку к груди, якобы испытывая боль. Но она ни черта не знает, что это такое на самом деле.
– Я…я…
– Если желаете сохранить жизнь, то говорите правду. Я требую сейчас же правду о том, по какой причине вы так легко отказались от меня и отдали на растерзание тому, рядом с которым потеряли уважение к себе.
– Я не отказывалась, Эйс, я… мы посчитали, что так будет лучше для тебя. Нейсон убедил нас, насколько опасна твоя болезнь, и что твоё состояние нужно контролировать. Что мать не сделает для ребёнка, чтобы облегчить его страдания? А ты страдал! Ты был безумным, мы боялись, что ты можешь убить нас, причинить вред себе! Ты радовался, когда наблюдал за жестокостью! Ты наслаждался ей и создавал такие ситуации, где подвергал опасности нас! У меня не было выбора, но ты всегда был и будешь моим сыном, что бы ты ни сделал, Эйс. Но не с этой женщиной! Никогда шлюха не станет тебе парой, потому что у неё внутри одна гниль, и она продажна…
– Как и вы, – заключаю я. Меня не трогают заверения о том, что всё это было сделано для моего блага. Нет, я больше не верю никому. Даже себе. Я не имею права полагаться ни на свои чувства, ни на свои воспоминания, ни на что, ведь всё это было гнусной ложью, обратившейся против меня.
– Вы противны, мадам, и мне даже не жаль вас. Как и раньше, я буду с удовольствием наблюдать, как вы пытаетесь выбраться из этого дерьма. И теперь же я буду смеяться, ведь ничего нет веселее того, как наблюдать за тем как дохнут предатели. Гамильтон, выведи вон эту женщину. Если она не поддастся убеждениям в первые две минуты, то разрешаю стрелять в неё и даже отдать мужчинам, чтобы она насладилась, наконец-то, тем, что выбрала для себя с самого начала. Любите извращения, мадам? Предпочитаете насилие и грубость? Я не против того, чтобы вас растерзали на куски. Гамильтон, жди моих дальнейших указаний.
Дохожу до машины и забираюсь в неё. Сейчас, в эти минуты, когда желание убивать превышает здравый смысл, я ничего не чувствую. Ни боли. Ни разочарования. Ни того человека, кем был ещё вчера. Всё распадается на мелкие молекулы тротилового вещества и острые щепки, собираясь у моих ног, которые вскоре взорвутся к чёртовой матери и не оставят от меня ничего живого. В моём сознании творится бардак, не позволяющий мне хладнокровно сконцентрироваться. Я вижу там её, эту гадюку, так ловко манипулирующую даже мной. И это отвратительно. Мне гадко настолько глубоко от своих слабостей, что остаётся лишь жажда крови. Яркая и ядовитая. Её. Я мог бы предположить, что все данные, которые мне передала мать, могли быть подстроены, но знаю – нет. Я уверен в своих выводах, и как бы ни было страшно самому себе признаваться в проигрыше прошедшего раунда, пытаюсь оттолкнуть эти мысли, чтобы не причинить себе безумную и разрушающую меня муку.
Предательство бывает разным. В работе это означает лишь ликвидацию без сожаления. А что делают мужчины в подобных ситуациях? Не имею понятия. Я ни разу не попадал в такую яму и не знаю, как выбраться из неё живым. Но самое чудовищное это то, что я не желаю больше дышать.
Меня не волнует больше, что меня могут заметить. Наоборот, я демонстрирую всем своё появление в парламенте и прохожу на нижний этаж. Мне знакомы все тайные коридоры, для совершения побега, в крайнем случае. Теперь я воспользуюсь ими, чтобы пробраться к кабинету Нейсона и, отодвинув заслонку, увидеть место, где закончится период, когда я был живым. Именно это я предчувствовал. Эти ощущения не позволяли мне полностью убедиться в честности Бланш, и я не ошибся. Я никогда не ошибаюсь. Раньше всё было именно так.
Наблюдаю, как Нейсон сидит за столом, рассматривая нудные отчёты в ожидании гостя. Он не курит, в воздухе стоит вонь от его одеколона, и приоделся. Нейсон ждёт её.
– Да. Отлично. Очистить проход. Никто не должен об этом знать, – отвечает он на звонок, а я сжимаю кулаки, подавляя в себе желание выбить чёртову стену и наброситься на него. Уличить обоих в предательстве и отдать под суд немедленно.
Он набирает другой номер.
– Как только всё завершится, ликвидировать тех, кто был в курсе, – отдаёт приказ, и это снова и снова подтверждает мои мысли о предстоящих губительных событиях. Конечно, чтобы никто не смог предать и завершить раньше времени его планы, Нейсон приказал убить солдат, считающих, что помогают ему. Ложь. Я сам был на месте тех, кто выполняет приказы по устранению свидетелей. А теперь же стал никчёмным и примитивным. Обидно. За себя.
Дверь открывается, а я смотреть не могу. Отвожу взгляд, когда слышу, как поднимается из кресла Нейсон, и даже воздух накаляется в помещении. Меня бросает в ледяной пот, но при этом невозможно горит грудь истязающим пламенем разочарования, когда все слова матери подтверждаются.
– Бланш, наконец-то.
– Дорогой мой, ты так нетерпелив, – её сладкий до тошноты голос ударяет меня по затылку, и я заставляю себя смотреть. Смотреть до конца, чтобы больше никогда не считать себя достойным быть живым.
