— Елизавета, — не обращая внимания на слова
Мышильды, печалился Евгений, — я в шесть часов встал, как всегда, а его не
было. На дворе дождь. Если бы он подался на речку, чтоб, значит, спеть, как
Марья Семеновна предполагает, так уж пора бы и вернуться. Холода он не любит, а
тут дождь… и для горла это вредно.
— Может, за бутылкой махнул? — задумалась я.
— Так ведь не с чем, — развел Евгений руками.
— Мог пойти к Иннокентию Павловичу, у них общее
горе, — высказала предположение Мышильда.
— Так уж я был там, решился обеспокоить. Иннокентий сказал,
с вечера не виделись.
Мы переглянулись, сестрица махнула рукой и добавила:
— Придет… — и тоже была не права. Михаил Степанович не
пришел. Мы завтракали в напряженной тишине, время от времени с тоской
поглядывали на пустующее место под образами. Сестрица треснула по столу ложкой
и спросила:
— Да где же его нелегкая носит?
Я поднялась.
— Идем на пустырь…
Мы пошли, оставив Евгения в доме. В случае появления Михаила
Степановича он должен был нам сигнализировать.
— Он про кровь говорил, — вводила я сестрицу по
дороге в курс дела. — Видел ее в пять утра.
— Где?
— Где-то на фундаменте.
— А чего он в пять утра сюда полез?
— Любопытство одолело. Кто-то из-под земли стучал.
— Совсем спятил твой бывший.
— Слушай, а может, была кровь? Может, это кровь
троюродного после прямого попадания в капкан? Он сидел в своем подземном ходе и
стучал чем-то, себя освобождая.
— Хорошая мысль, — заметила сестрица, почесав нос.
Ни капли крови обнаружить не удалось, дождь все смыл. — Чудеса, —
сказала Мышильда, щуря глазки, точно видела фундамент в первый раз. Тут пришла
мне в голову некая мысль и серьезно обеспокоила.
— Идем-ка к соседям, — нахмурилась я и первой
полезла в дыру.
Дверь нам открыл Максим. Мышильда томно потупила глазки, а я
спросила:
— Сашка где?
— Уехал.
— Куда это?
— К брату. Дела у них.
— А Коля?
— И Коля с ним. А зачем тебе Коля? Ты же честная
девушка?
— Ладно, и ты сгодишься, если никого другого
нет, — кивнула я, не обращая внимания на ядовитость его речей, и вошла в
дом, сестрица шмыгнула следом.
На веранде мы заприметили кое-что интересное — на столе во
множестве были разложены карты и планы, судя по всему, Макс их внимательно
изучал. Мышильда юркнула к столу, а я обратилась к Максу:
— Я хотела узнать, вы, часом, ночью никого не убили?
— Как это? — немного растерялся Максим.
— Ну уж не знаю… У меня муж пропал, а перед этим кровь
на фундаменте видел. Вот я и подумала: может, вы кого убили, да труп в ходе
спрятали, а потом и мужа моего тоже укокошили, потому что он вас застукал, Ты
мне скажи как есть, чтоб я себя не изводила, к тому же ты знать должен, что
врать нехорошо, хоть ты парень, конечно, непутевый и правды от тебя не
дождешься. Потому и хотела с Сашкой поговорить или с Колей.
— Да ты сдурела совсем? — разозлился Макс. —
Чего ты городишь?
Он наливался краской и гневался, а я к нему приглядывалась.
— Правда никого не убивали? — спросила я через
минуту.
— Чтоб мне пропасть…
— Куда ж он тогда делся? — запечалилась я.
— Найдется, — заявила Мышильда, грызя ноготь и
сунув нос в планы. — Откуда у тебя это? — спросила она, с хитрецой
поглядывая на Макса.
— От верблюда, — ответил он и из вредности стал
складывать бумаги.
— Ага, — сказала Мышь и кивнула.
Мы покинули Макса и устроились на своем крыльце. Евгений,
выглянув из дома в состоянии крайней тоски, сообщил, что Степаныч не появился.
Заметив наше томление, на свое крыльцо вышел Иннокентий и громко спросил:
— Пришел?
— Нет, — грустно ответили мы, и я прошипела:
— Вернется, я ему уши оторву.
— Лучше в угол поставь, — посоветовала Мышильда,
но тоже переживала.
Ближе к обеду мы прошлись по улице и близлежащим переулкам и
даже поспрашивали отдыхающих на крылечках бабулек, не встречался ли им
предпоследний. Тревога нарастала. На поиски был отправлен Иннокентий Павлович,
а мы вернулись в дом и, чтобы хоть как-то приободрить печального Евгения,
послали его в магазин. Если горечь и сошла с его лица, так только самую
малость, а я попеременно то грозилась, то беспокойно поглядывала в окно.
* * *
Мы выпили по первой, и тут в окно я увидела участкового и
позвала:
— Иваныч, зайди на минуту.
Тот вошел, поздоровался и охотно принял приглашение к столу,
после чего я сообщила:
— Беда у нас. Михаил Степанович пропал. Последний раз
видели в пять утра. На улице дождь, а у него голос.
— У соседей спрашивали?
— А как же. По всей улице пробежались. Совершенно негде
ему быть.
— Подождем, — сурово нахмурился участковый. —
Может, объявится. А в больницы звонили?
— Иннокентия Павловича на розыски отправили.
— Это дело. Я тоже со своей стороны приму меры, —
заверил он и, выпив на дорожку, удалился.
— Что будем делать? — спросила я Мышильду. —
Заявим в милицию?
Она махнула рукой.
— Много от них толку. Это ж самый ленивый народ на
свете. Путного все равно ничего не сделают. К тому же искать начнут только
через три дня.
— А человек пропал, — вздохнул Евгений и,
посмотрев на лик Спасителя, перекрестился, чем окончательно запугал меня.
— Нет, я с ума сойду, — пожаловалась я. В этот
момент на крыльцо кто-то вошел, мы замерли, ожидая появления Михаила
Степановича, но на пороге возник Максим. Мы разочарованно вздохнули, а он
спросил:
— Не появился?
— Нет, — ответила Мышильда, а я добавила:
— Мы уже все участковому рассказали, так что если есть
на тебе грех, так колись сейчас.
