— Подземным ходом, — сказала Мышильда,
выпрямляясь. — Зайдет, пороет и уйдет. И капкан он уже заприметил,
осторожничать будет. Вот если б мы его ход нашли и там капкан поставили.
— Так мы ж его искали, — грустно заметила
я. — Все облазили, и никаких тебе тайных дверей и подземных ходов.
— А должны быть? — с интересом спросил Сашка,
появляясь из-за моей спины. Мы с сестрицей переглянулись.
— Ну, должны, — ответила я без всякой охоты.
— Настоящие? — удивился он.
— Какие ж еще? — фыркнула Мышильда. Мы уселись
втроем на зеленой травке и задумались, то есть это мы с сестрицей задумались, а
Клей стал приставать с вопросами:
— Откуда ж здесь ходам взяться?
— От верблюда, — проворчала я, покосилась на Сашку
и со вздохом пояснила:
— Да здесь полно нарыто, храм стоял, с собором, что на
холме, ходами соединенный и с крепостью. Считается, что ходы еще в прошлом веке
засыпали, а так это или нет, никому не ведомо.
Сашка, приоткрыв рот, тоже задумался. Мышильда, понаблюдав
за ним немного, вдруг спросила:
— Как Кольке фамилия?
— Матвеев, — ответил Сашка.
— А почему его Веник зовут?
— Не знаю, — покачал он головой, думая о чем-то
своем. — Какая разница, Веник и Веник…
— А твоя фамилия как? — не отстала я от сестрицы.
— Мотылев, — вздохнул он и тоже спросил:
— Думаете, он через ход шастает?
— Думаем.
— Так надо его поискать, — обрадовался Сашка.
— Кого? — разозлилась Мышильда. — Ход или
брата?
— Ход… — заскучал Клей.
— Умник нашелся… а то не искали. — Она громко, со
стоном вздохнула и стала смотреть на восток, где занимался новый день.
— Найдем, — кивнул Сашка. Мы замолчали, наблюдая,
как огненный шар встает над рекой.
— Красота, — прошептала я.
— Природа, — вздохнула Мышильда.
— Ага, — отозвался Клей.
Уснуть в то утро так и не получилось. Встретив рассвет, мы
разошлись по домам и только было собрались ко сну, как на крыльце раздались
глухие стенания. Вернулся Михаил Степанович. Так как увечий у него не
обнаружили, а денег на такси он не имел, то из травмпункта ему пришлось
добираться пешком. Он очень рассчитывал на мое сочувствие, я же учинила ему
допрос и вскоре смогла убедиться в верности своих догадок относительно
обстоятельств, при которых бывший благоверный угодил в капкан. Из рассказа
Михаила Степановича следовало, что он проснулся от какого-то подозрительного
шума, решил взглянуть на фундамент и вроде бы заметил у восточной стены некую
личность, которая будто бы чудесным образом растаяла в воздухе.
— Точно, ход, — горевала Мышильда, посмотрела на
Михаила Степановича со вздохом и заметила:
— Теперь не усторожишь. Необходимы кардинальные меры.
— Да уж… — согласилась я.
Сообразив, что у него имеются смягчающие вину
обстоятельства, Михаил Степанович гордо выпрямился и заявил, правда, с заметной
дрожью в голосе:
— Елизавета, я не могу больше спать в шалаше. Я
подхвачу воспаление легких, с реки поднимается туман, и вообще… Евгений
Борисович давно предлагает мне жить в большой комнате. Там есть диван и…
Михаил Степанович хотел еще что-то добавить, но я только
рукой махнула:
— Иди.
Поиски клада обрастали бесконечными трудностями.
— Да, не дадут спокойно порыться на родном
пепелище, — заметила я. Мышильда в ответ грустно кивнула. Тут мысли мои
скакнули в ином направлении, и я спросила:
— Слышала, какая фамилия у Сашки?
— Ну?
— Что ну? Мотылев.
— А чего ж его тогда Клеем зовут?
— Веник-то тоже не Веников, а Матвеев. — Тут я
вроде бы забыла, для чего мне понадобилась Сашкина фамилия, но, немного
напрягшись, сообразила:
— Помнишь, что в записке было? «Боцман, заходил
Мотыль». Мотыль — Мотылев, улавливаешь?
— Улавливаю, — кивнула сестрица. — Только
зовут его не Мотыль, а Клей.
— Может, он нарочно не велел себя так звать, из-за
записки этой?
Сестрица скривилась и посмотрела с сочувствием на меня, а я
на нее.
— Как хочешь, — сказала я. — А это надо
выяснить.
— Выясним, — кивнула она, и мы пошли рыть.
Однако работа не спорилась. Часов в восемь мы решили
устроить себе выходной и отправились в баню. Так называемая Нижняя баня была в
городе местной достопримечательностью. Построенная еще в прошлом веке, она
блистала мрамором и позолотой, а знаменита была своей парной. Через пару часов
мы с сестрицей сошлись на том, что из-за одной только бани стоило заглянуть в
этот город.
Баню мы покинули уже после полудня, чрезвычайно довольные и
умиротворенные, но мысль о подземных ходах и вредителе-братце разом вернулась к
нам, лишь только мы приткнули машину возле палисадника.
— Никакого покоя, — вздохнула я и зашагала в дом.
На кухне хозяйственный Евгений Борисович стряпал обед, без
конца отлучаясь то в большую комнату, где, громко стеная, с ногой навытяжку
лежал Михаил Степанович, то в мамашину спальную, где предпоследнего пытался
перестонать Иннокентий Павлович. Видя такую чрезвычайную занятость хозяина, я
прошла в комнату и громко возвестила, что оба моих бывших мужа совершенно и
окончательно выздоровели и завтра либо с лопатами в руках пойдут искать клад,
либо отправятся к чертям собачьим. Оба присмирели, и в доме стало тихо.
Втроем мы смогли пообедать в теплой и дружеской обстановке,
не торопясь усидев бутылку коньяку. Евгений стал кормить постояльцев и мыть
посуду, а мы отправились в сад под яблоню, где и пролежали часов до пяти.
Примерно в это время со стороны пустыря донеслись подозрительные стоны. Мы
прислушались и различили отчетливое «мужики».
— Кто это там орет? — насторожилась Мышильда и с
горечью добавила:
— Просто сумасшедший дом какой-то.
— Лежи, я посмотрю, — сказала я, вовремя вспомнив,
что у Мышильды отпуск, а работа у нее в общем-то не сахар и ей не мешало
отдохнуть.
