— Нет, — успокоила я. — Капкан волчий, но
поставлен на троюродного брата, потому что специального капкана на него мы не
нашли. В общем, будь осторожен. Если вредитель появится, притворись спящим.
Последнее пожелание было излишним, в таком деле Михаилу
Степановичу притворяться не приходилось.
Мы с Мышильдой устроились в своих постелях, но сон не шел.
Чутко прислушиваясь и даже время от времени выглядывая в окно, мы провели часа
три.
— Не придет он сегодня, — сказала сестрица. —
Почуял, гад, беду. Теперь в логове заляжет.
— Жаль, некого послать в разведку, чтобы узнать, где
это самое логово, — в ответ вздохнула я.
— Нет так нет, — пригорюнилась Мышильда. —
Давай спать. Завтра ответственный день.
Пожелав друг другу спокойной ночи, мы примолкли. Спала я
беспокойно, мне снились то ли волки с рыжими усами, то ли серые тараканы на
четырех лапах, ночная мгла, молочный туман и волчий вой. Тут я сообразила, что
вой самый что ни на есть настоящий, и вскочила: точно, со стороны фундамента
доносились чьи-то громкие стенания.
— Мышь! — рявкнула я. — Троюродный попался.
Я натянула шорты, сестрица халат, и в предутренних сумерках
мы бросились к пустырю, ныряя в туман, поднимавшийся от реки, точно парное
молоко. Пролезая в дыру, я с некоторым смущением отметила, что голос, выводящий
волчьи песни, мне чрезвычайно знаком. Я увеличила скорость и вскоре смогла
лицезреть подтверждение вспыхнувшей догадке. Троюродным братцем и не пахло, а в
капкан угодил Михаил Степанович. Он дергал правой ногой, поскуливал и время от
времени, задрав голову к небу, выл: «Лизавета!..»
— Что ты орешь? — укоризненно сказала я, спрыгивая
к предпоследнему. Сестрица, заметив родственника, встала как вкопанная, а потом
закручинилась.
— Чтоб ты пропал, — сказала она со вздохом. Михаил
Степанович принял это на свой счет и начал жаловаться.
— Молчи, несчастный! — прикрикнула я, освобождая
его конечность из капкана.
Тут на пустыре появились наши добровольцы: Клей в шортах и
босиком, Серега в ботинках и плавках, а Коля полностью одетый и с резиновой
дубинкой в руках, но по-прежнему чересчур задумчивый.
— Это кто? — спросил Клей с любопытством, глядя на
нас и, как видно, впопыхах не узнав Михаила Степановича.
— Мой муж, — ответила я, выталкивая предпоследнего
на поверхность.
— Как муж? — растерялся Сашка. — А вчера
другой был?
— Он и сейчас есть, то есть тот один, а этот
другой, — очень доходчиво пояснила я. Саша свел глаза на переносице и
обмяк, а Коля философски добавил:
— Конечно, их двое, — и посмотрел на меня с
уважением.
— И вовсе нет, — обиделась я. — То есть их,
конечно, двое, но совершенно не в том смысле. Сначала был один, потом другой,
но уже оба недействительные, потому что нет от них никакого толку…
Мои пояснения были прерваны воем сирен. Разноголосым. Мой
тонкий слух смог выделить три варианта.
— Чего это? — насторожился Серега и посмотрел на
свои плавки.
— Менты пожаловали, — всполошилась сестрица и
принялась прятать капкан. То есть она немного покрутилась на месте, держа его в
руках, а потом забросила в кусты. — Не вздумай болтать, что в капкан
попал, — накинулась она на Михаила Степановича.
— А что же я должен говорить?
— А что хочешь. Шел, поскользнулся, упал, очнулся и так
далее.
— Я лгать не буду, — взвился предпоследний.
— А я буду, — зашипела я. — Скажу, что знать
тебя не знаю, живет бомж в шалаше на пустыре по соседству, а на какие средства,
неведомо.
— Елизавета… — жалобно прошептал он.
— То-то, — нахмурилась я. — Молчи
лучше, — и понесла Михаила Степановича к дому. Парни, не искавшие встречи
с милицией, исчезли в дыре, ведущей в наш сад, с намерением через другую дыру
вернуться в свой, а мы сквозь заросли терновника выбрались на улицу и замерли.
Возле каждого дома выстроились испуганные граждане и таращили спросонья глаза,
около нашего дома стоял заспанный Евгений в нижнем белье и с двумя пустыми
ведрами в руках, а также три машины: милицейский «газик», «скорая помощь» и
пожарная.
— Чего это? — испугался Михаил Степанович и начал
хромать не на ту ногу. Востренькая бабка, бывшая хозяйка троюродного, сновала
между машин и вдруг замерла, охнув:
— Вот она, — и ткнула в меня пальцем.
Милиционер ходко развернулся, тоже замер, да так ничего и не
сказал.
— Что у вас тут? — прокричал парень в форме
пожарного.
— Человек в яму попал, — затараторила
Мышильда. — Ногу подвернул, стал звать на помощь.
— Звонил кто? — нахмурился парень и зычно повторил
вопрос на всю улицу. Народ стал исчезать в своих домах. Первой исчезла
востроносая бабка, из чего мы заключили, что она и звонила. Пожарный
чертыхнулся, влез в кабину. Развернувшись, машина с ревом исчезла за поворотом.
— Несчастный случай, — пролепетал милиционер, сел
в «газик», потом выглянул в окно и, махнув рукой шоферу, отбыл. «Скорая помощь»
осталась, и мы поспешили сдать Михаила Степановича, чтобы, значит, не зря люди
мчались сюда по тревоге. Михаил Степанович вполне мог обойтись без врачебной
помощи, потому что в капкан угодил ботинком, и в основном именно ботинок и
пострадал. Но я была очень рассержена на ночное безобразие и с легким сердцем
отправила предпоследнего в травмпункт, после чего мы успокоили Евгения
Борисовича, который все-таки добежал до колонки и принес воды, а затем со
словами: «Каждый год горим», — отправился досыпать, а мы пробрались на
пустырь, чтобы извлечь из кустов капкан и посмотреть, чего это Михаилу
Степановичу понадобилось во флигеле. Причина стала ясна, как только мы заприметили
свежевырытую яму. Михаил Степанович, как видно, сладко спал, потом неведомо
почему проснулся и решил взглянуть на капкан, увидел свежий раскоп и, убоявшись
моего гнева, попытался скрыть следы чужой деятельности, в результате чего и
оказался в капкане.
— А братец-то хитер, — присвистнула Мышильда,
внимательно разглядывая землю под ногами. Потом встала на четвереньки и вроде
бы все обнюхала. — Лизка, — заявила она минут через десять, —
сдается мне, он не верхом, он низом ходит.
— Как это? — не поняла я.
