После этого, таким же путем, оплачивая небольшими деньгами участие в этом научно-исследовательских институтов, мы решили вопрос металлорежущего инструмента, леса и, по-моему, чего-то еще (я, проторив дорогу в данном вопросе, перестал этим заниматься лично).
Вот еще пример, уже без «науки», который автор Протоколов просто недоучел.
Был у меня такой анекдотический случай. Заводу была установлена норма простоя железнодорожных вагонов (всего подвижного состава) 16 часов. Это означало, что среднее время, за которое мы должны разгрузить прибывший на завод вагон, помыть его и сдать обратно железной дороге пустым или с грузом, не должно было превышать 16 часов. Норма устанавливалась на 5 лет, и мои заводские железнодорожники с нею так-сяк справлялись: полувагоны мы разгружали быстрее, вагоны медленнее, но в среднем у нас все получалось. И вот года через два после принятия мною должности зама по коммерции и транспорту, приходят ко мне мои железнодорожники в отчаянии: им сообщали, что начальник Целинной железной дороги распорядился на новый срок установить нам норму в 6 часов! Для нас это означало следующее: вложиться в эту норму мы не сможем никак, железная дорога будет штрафовать завод, а прокурор будет этот штраф персонально возлагать на работников нашего железнодорожного цеха (ЖДЦ), т. е. оставит их полностью без зарплаты.
А железнодорожный генерал взял это число вот откуда. Рядом с нами была Ермаковская ГРЭС. Практически весь груз, который составлял экибастузский уголь, причем доставляемый на ГРЭС летучками, то есть железнодорожными составами самой ГРЭС. ГРЭС получала состав, с помощью вагоноопрокидывателя в минуты разгружала полувагоны, не мыла их, не грузила никаким грузом, а тут же отправляла их в Экибастуз. Из-за такой скорости погрузочно-разгрузочных работ, на ГРЭС была установлена норма простоя вагонов в 4,5 часа. И мы на заводе имели 2 вагоноопрокидывателя, но пропускали через них едва треть полувагонов, однако потом мы мыли эти полувагоны и ставили под погрузку своей продукцией. Остальной же подвижной состав разгружали кранами или погрузчиками, а порою и руками. А этот целиноградский придурок, узнав про наши вагоноопрокидыватели, решил облагодетельствовать Родину и установить нам норму как на ГРЭС! Вопрос был настолько серьезный (речь шла о сохранности персонала цеха и о работе всего завода), что я обязан был этой нормой заняться лично.
Железнодорожный генерал вызвал нас в Целиноград, чтобы при нас самому утвердить эту норму с видимостью того, что он, дескать, выслушал наше мнение. Накануне мой железнодорожный цех просил меня добиться у генерала хотя бы 10 часов, но меня разозлил этот тупой сволочизм, и я уже морально был готов дойти до Кремля, поэтому распорядился приготовить мне расчет новой нормы в 15,2 часа. Мои железнодорожники, зная собачьи порядки и безнаказанность Министерства путей сообщения, убеждали меня не делать этого – не злить генерала, а то будет еще хуже! Но мне «попала шлея под хвост», и я настоял на указанном расчете.
Взял с собою в командировку в Целиноград зама начальника нашего железнодорожного цеха, который раньше работал в МПС и имел приятеля в Управлении Целинной железной дороги, командировочные на 10 дней, 150 рублей на выпивку с работниками этого управления, и черт меня надоумил вот еще на что. Накануне я ездил в командировку в Югославию, а СССР в это время был очень пуританской страной – не то, что порнографии, а и эротики в помине не было (зато рождаемость была неплохая). Прилетели в Югославию, а там все газетные и книжные киоски в голых женских сиськах и задницах. Ну, я и соблазнился, правда, со страхом, перевезти через таможню в СССР кое-что, в том числе и три колоды эротических карт. Вот одну из них я и взял в Целиноград.
Приехали утром, бросили вещи в гостинице и пошли в Управление. Приятель зама железнодорожного цеха оказался заместителем начальника как раз того отдела, через который наш расчет должен был попасть на рассмотрение начальнику Целинной железной дороги, и который должен был нас повести к генералу на «аутудофе». Самого начальника отдела не было, и этот зам, молодой мужчина лет 35, был за старшего. Он тоже ужаснулся предложенной нами норме и никакие намеки на вечернюю выпивку его не успокаивали, – он был уверен, что этот вопрос решить нельзя, – не установит нам генерал норму в 15,2 часа. И тут мне пришла в голову мысль подарить ему эту колоду карт с голыми бабами. Он сперва не понял, что это я ему презентовал, а когда понял, то быстро бросил их в ящик стола, потом, теряя нить разговора, переложил в карман и, извинившись, сказал, что ему срочно нужно решить одно дело, после чего выскочил из комнаты. Я вышел в коридор перекурить и минут через 15 увидел, как он вышел из туалета.
А поскольку вид у него был довольный, то я в продолжение разговора предложил ему следующее. Он, опираясь на наш расчет, готовит проект решения начальника Целинной железной дороги на установление нам нормы в 15,2 часа. Далее, прикинувшись дурачком, не знающим, что генерал собирался установить норму в 6 часов, кладет этот проект в пачку других бумаг на подпись к генералу и идет к нему подписывать всю эту пачку документов сразу. Подмахнет генерал – хорошо, обратит внимание – что уж тут поделать, не получилось! Он так и сделал: собрал стопку документов и телеграмм на подпись начальнику дороги, пошел с ними к генералу и вернулся сияющий – генерал подмахнул, не читая, что подписывает!
Вечером мы этого приятеля напоили, я отдал ему оставшиеся 60 рублей «на такси» (такси тогда стоило максимум трояк с чаевыми), и мы расстались довольные друг другом. Ночевать в Целинограде не стали, ночью выехали попутным поездом и утром вернулись в Ермак. Я получил чрезвычайно трудное решение чрезвычайно дешево – почти даром!
На завод приехал к 12-ти, шла селекторная оперативка и я позвонил в ЖДЦ начальнику цеха, коротко сказав, чтобы он после оперативки пришел ко мне, а сам доложил результаты командировки директору и вернулся в кабинет. Поскольку я вернулся через сутки, а не через 10, то в ЖДЦ решили, что начальник Целинной железной дороги просто выгнал меня, увидев, что мы просим 15,2 часа. Посему делегация ЖДЦ явилась ко мне в кабинет с видом людей, явившихся для выноса гроба с телом покойного. Я предъявил им бумагу с подписью и печатью, они какое-то время не могли поверить, а потом взглянули на меня где-то даже с уважением.
Дело значительно упрощается, если начальник имеет известные всем пороки. Вот автор Протоколов пишет: «Понятно, что гениальные сотрудники нашей власти, о которых я веду речь, будут взяты не из числа гоев, которые привыкли исполнять свою административную работу, не задаваясь мыслью, чего ею надо достигнуть, не думая о том, на что она нужна. Администраторы гоев подписывают бумаги, не читая их, служат же из корысти или из честолюбия».
Я даже не буду давать собственный пример, приведу пример, данный Хинштейном в книге «Ельцин. Кремль. История болезни».
«Все ельцинские любимцы эпохи раннего абсолютизма – Баранников, Грачев, Коржаков, Барсуков, Тарпищев, Бородин, Шумейко – отличались одним общим качеством: они могли много выпить. Тех, кто не употреблял, президент в ближний кругу не допускал: какие бы ключевые должности ни занимали эти люди. Алкоголь и доверие в понимании Ельцина – есть неразрывное целое. Нередко алкогольная устойчивость и умение говорить тосты становились главным критерием в кадровой политике. Именно по этому принципу Виктор Баранников стал министром безопасности, а Владимир Шумейко – первым вице-премьером: никто лучше него не умел вести застолья.
