Не прошло и двух месяцев, как отношения мои и Коровина вышли за рамки уставных, превратились в интимные. Этти умудрилась перевыполнить задачу, которую перед собой поставила: невестка слезла с дивана, и теперь она на него даже не садилась, потому что почти перестала забегать домой. Миша молчал, делал вид, что ничего не происходит, свекровь впервые в жизни растерялась. А я, похорошев, повеселев, с утра до ночи находилась на работе. И, если уж совсем честно, я не всегда спала в супружеской кровати. Старый, но богатый Леонид Ильич показался мне намного привлекательнее молодого бедного Миши.
У меня снова закружилась голова.
– Я изменила мужу?
– Да, – кивнул Филипп Андреевич, – уж извините. Понимаю, вы неловко себя чувствуете, но…
– Невероятно, – прошептала я, – с трудом в это верится. Понимаете… э… ну…
– Говорите спокойно, – приободрил меня Филипп Андреевич, – доктора не надо стесняться.
– У меня лишний вес, – пробормотала я, – поэтому я никогда не считала себя красавицей. Одежда на мне сидит плохо, купить ее – проблема, на толстух шьют нечто мешкообразное, серо-буро-малинового цвета. Видела один раз программу «Модный приговор», там стилисты нарядили тетку, типичного слонопотама, в ярко-голубое платье, повесили ей на шею колье. Еще она выходила в джинсах с узкими штанинами и свитере до колен. Выглядела прекрасно. Я решила приобрести себе такой же наряд, но не нашла в магазинах ничего подобного.
– Танечка, вы таковы, каковы есть, – улыбнулся Филипп Андреевич, – громоздкость фигуры существует лишь в вашей голове. Вы носите, думаю, пятидесятый размер. Такой у большинства российских дам. А что касается…
– Не угадали, – перебила его я, – у меня пятьдесят шесть-восемь.
– А что касается, – повторил Маслов, – господина Коровина, он обожал корпулентные фигуры. Только не говорите того, что хотите сказать.
– Вы знаете, что я собираюсь сказать? – фыркнула я.
– Конечно, – кивнул врач. – Вы сейчас запоете: «Я уже не молода, тридцатилетие на носу…» Леониду Ильичу семьдесят. Вы для него сочный сладкий персик… Он был уже не молод.
– Был, – повторила я.
Маслов развел руками:
– Увы! Коровин погиб в автомобильной катастрофе, а вы остались невредимы. Вас привезли на «Скорой» в муниципальную клинику и, обнаружив, что никаких травм или угрозы вашей жизни нет, оставили лежать на каталке в коридоре. Вам надо каждый день молиться за свекровь. Она мне рассказала, что позвонила сыну домой, хотела поговорить с вами. Миша сказал:
– Танечка сегодня не ночует дома.
Этти ощутила беспокойство.
– Миша, случилась беда.
– Ты же знаешь, Танюша очень много работает, – деликатно ответил сын, – она завтра вернется.
Но Этти принялась обзванивать больницы и нашла невестку, которая впала в кому.
– Этти меня определила к вам, – пробормотала я.
– Верно, – кивнул Филипп Андреевич, – вы умница, не переживайте. Я знаю людей, которые, забыв прошлое, прекрасно живут дальше.
– Намекаете, что я никогда не восстановлюсь? – уточнила я.
– Кто это сказал? – делано возмутился доктор. – Вы демонстрируете успехи. Вспомнили Этти, мужа, своих родителей, бабушку.
– Ну да, – промямлила я, – а вот момент аварии начисто забыла.
– Отлично, – вдруг рявкнул Маслов, – зачем держать в уме травмирующие воспоминания о том, как Леониду оторвало голову?
– Оторвало голову? – повторила я.
– Нет, нет, немедленно это забудьте, – приказал доктор. – Я абсолютно уверен: вы впали в кому из-за того, что провели пару часов в машине рядом с изуродованным трупом.
Книжный шкаф, который стоял у противоположной стены, стал качаться, я вцепилась в подлокотники кресла. И вдруг поняла: мое состояние не связано с рассказом о страшной смерти Коровина. Я ничего не помню. Леонид Коровин для меня всего лишь имя-фамилия.
– Не можете вспомнить своего любовника, – догадался Маслов, открыл письменный стол и положил передо мной фотографию.
– Узнаете?
– Конечно, я вижу себя, – после небольшого колебания ответила я, – хотя…
– Если что-то вас тревожит, удивляет, сразу сообщите мне, – велел эскулап.
– Очень уж я тут толстая, – вздохнула я, – и платье старое, вроде я уже не ношу его.
Я умолкла. Что не так на снимке? Почему он мне кажется странным? Вроде обычное фото. Я в темно-синем сарафане, в руках сумка, из которой торчит полотенце.
– У машины стоит Леонид, – пояснил Маслов.
Я уставилась на немолодого мужчину, смело одетого в розовые брюки и голубую рубашку.
– Никаких эмоций, – пробормотала я.
– Они появятся, – заверил Филипп Андреевич, – хотя иногда лучше, когда чувства присыпаны душевной анальгезией, как угли пеплом.
Я зевнула, один раз, другой, третий…
– Вы устали, – констатировал врач, – пора отдохнуть.
Глава 3
Очутившись в своей палате, я пошла в санузел, хотела посмотреть в зеркало и обнаружила, что его нет. На стене между стаканчиком для зубных щеток и мыльницей висела картинка с изображением водопада.
Я вышла в коридор, подошла к стойке, за которой сидела медсестра, и сказала:
– Простите, пожалуйста!
Девушка в белом халате подпрыгнула на стуле, захлопнула книгу и выдохнула:
– Вот напугали!
– Простите, я не хотела, – смутилась я, глядя на обложку.
Медсестра читала книгу Смоляковой.
– Очень старый детектив, – неожиданно сказала я.
– Почему? – удивилась дежурная. – Вчера купила его у метро.
– Можно посмотреть роман? – попросила я, потом взглянула на бейджик на ее халате и добавила: – Надя, я аккуратно книгу полистаю.
– Пожалуйста, – разрешила блондинка.
Я взяла криминальное чтиво в потрепанной обложке и увидела год издания. Почему-то мне стало не по себе.
– Надя, какое сегодня число?
– Не поверите, ни день недели, ни дату не помню, – захихикала медсестра, – прямо день сурка. Встала, кофе попила, градусники-лекарства раздала, и понеслось так до ночи, завтра то же самое и послезавтра. Все сутки похожи, как яйца. Календарик висит на стене.
Я подошла к глянцевому календарю, увидела красное окошечко и опять занервничала.
– Что-то не так…
– Позвать врача? – спросила медсестра. – Опишите свое самочувствие: голова болит, кружится, сердце трепыхается, затылок тянет, душно, нос заложило…
– Ничего такого, – успокоила я ее, – просто я волнуюсь. Душевного спокойствия нет.
