Из глаз потекли слезы. Фигуры родных превратились в размытые пятна. Папа зашаркал тапочками, возвращаясь в свою спальню. Мама закончила менять белье наверху и взбила подушку.
– Давайте ложиться спать, – сказала она.
Она вышла из комнаты, даже не заметив, что я плачу. Слезы текли по моим щекам и скапливались в уголках губ. Я с трудом сдержался, чтобы не шмыгать носом, зная, что этот звук привлечет внимание бабушки. Она вышла из комнаты последней, но сначала несколько раз провела рукой в воздухе, пытаясь найти мою голову. Я открыл рот, чтобы глубоко вздохнуть, и во рту появился соленый привкус. Горло сдавило, когда я пытался сдержать рвущиеся наружу рыдания.
– Завтра я скажу маме, чтобы приготовила тебе завтрак, какой пожелаешь, – сказала мне бабуля и потрепала волосы. – Что бы ты хотел? Яйца или тосты?
Я пошевелил во рту языком, проверяя, могу ли говорить.
– М-м-м?
– Яйца, – прошептал я, проглотив «й».
– Значит, будут яйца. И не переживай за сестру. Она поступила очень плохо.
Она снова потрепала меня по голове и вышла. Запах пудры улетучился.
Спазм в горле наконец прошел. Я рукой вытер мокрый нос.
Сестра выглядела как кучка одежды на верхней койке. Только издавала странные сипящие звуки.
Искра в моей груди стала разгораться.
Я встал на колени у ящика.
Сглотнул скопившуюся во рту слюну.
И достал волшебную банку.
– Вы можете посветить? – спросил я светлячков. – Я хочу увидеть огоньки. – Я поднес банку к самым глазам. Внутри было по-прежнему темно.
– Прошу вас…
Я вглядывался в пространства между пальцами, мечтая увидеть свет, похожий на лучики солнца, того, что наверху. Хотя и понимал, что он будет ненастоящим, еще один искусственный свет в моей жизни, появляющийся благодаря химическим процессам в животиках жуков.
– Пожалуйста, заберите меня из темноты. – Крупные капли слез текли по щекам и щекотали губы. – Я хочу попасть туда, откуда прилетели вы.
Я моргнул, готовясь к зеленым вспышкам. Даже закрыл глаза. И стал ждать. Наверное, надо дать светлячкам время подготовиться. Осторожно подняв веки, я оглядел комнату, надеясь, что она окрасилась в зеленый цвет. Но нет, вокруг было темно.
– Ну же, – взмолился я и встряхнул банку.
Потом еще несколько раз подряд.
Карандаш бился о стеклянные стенки. Я не останавливался, пока не понял, что произошло.
Положив банку обратно в ящик, я разрыдался по-настоящему, потому что вспомнил волшебный момент, когда впервые увидел по ту сторону окна зеленый огонек. Это был мой первый гость, прилетевший из мира за пределами подвала. То событие было самым радостным с той поры, как я понял, что мне самому никогда не побывать в мире наверху, ведь дверь в кухне не открывается.
Он был первым светлячком, поселившимся в моей банке, стеклянном подвале, в котором его заточил я. Впервые я ощутил себя потерянным в темноте, давно ставшей моей реальностью. Мне было в ней неуютно. Я стал чужим в подвале.
Искра, появление которой я не мог объяснить, превратилась в пламя. И оно обжигало.
– Я хочу уйти отсюда, – произнес я в темноту. Желание было столь острым, что я тяжело задышал.
Я знал, что выбрал новую жизнь.
– Я хочу уйти отсюда, – повторил я, вслушиваясь в каждое слово.
Куча одежды, которая была моей сестрой, зашевелилась. Звуки были новыми. Ткань издавала непривычное шуршание. Хрустнули суставы.
– Ты действительно хочешь уйти? – Новые звуки разнеслись в темном пространстве.
Я погладил банку, внутри которой уже никогда не загорятся огоньки.
– Я хочу уйти отсюда.
– Могу тебе помочь, – сказала сестра. Маска ее чуть приподнялась, когда резинки скользнули по волосам, и теперь слова звучали по-новому, сопровождаемые дребезжанием пластика. – Если не умру.
– Ты не умрешь. Мама прочистила тебе желудок, как и малышу. Весь яд в раковине.
Сестра застонала.
– Почему ты не хотела, чтобы ребенок жил в подвале? – спросил я. – Почему тебе не нравится наша жизнь здесь?
– Мне плевать, где живет этот ребенок. Я просто не желаю им заниматься. И еще я хотела заставить страдать твоего отца. Ты не понимаешь? – Она потянулась к маске, и я на всякий случай закрыл лицо ладонями.
– Не глупи, можешь посмотреть.
Я убрал руки. Сестра поправила сорочку, села удобнее и провела ладонью по маске.
– Мне больно.
– Что отец с тобой сделал?
– Очень больно. Мне надо ослабить резинки.
Она встала под лампой и положила руку на маску так, что три пальца попали в три отверстия для глаз и рта. Я слышал, как натянулись резинки.
– Не надо, – прошептал я.
Сестра потянула маску вперед.
– Разве ты не видел, что твой отец со мной сделал? Пластик давит на раны, и мне больно.
Уведя руку в сторону, она застонала. С того места, где я сидел, лицо ее выглядело так, будто его по-прежнему закрывала маска. Сестра опустила ее и принялась регулировать резинки.
Она резко выдохнула, плечи ее опустились.
– Ты правда хочешь уйти из подвала? Наконец-то.
Я опять посмотрел на свой потухший живой фонарь.
– Да. А ты знаешь как?
– Конечно, знаю. Но сначала ты должен мне кое-что обещать.
– Что?
– Ты будешь слушать только меня. И открой наконец глаза, – произнесла сестра, растягивая гласные звуки. Она сделала круг бедрами, будто крутила невидимый обруч.
– Обещаешь?
– Да, – прохрипел я.
– Если ты сейчас не откроешь глаза, то никогда не узнаешь, что на самом деле происходит в этом подвале. Ты ничего не понимаешь и…
Она отпустила маску, не закончив фразу, и та упала.
Я на мгновение увидел ее лицо, хотел немедленно закрыть глаза, но веки отказались опускаться. Лицо, скрывавшееся под маской, все изменило.
Сестра моргнула. Ее, как и меня, переполняли эмоции оттого, что мы можем смотреть друг на друга без привычной преграды. На ее лице не было отвратительной дыры вместо носа. И не было ни одного шрама. Если не считать следов от пощечин отца, лицо сестры было таким же гладким, как мое. Мне даже удалось разглядеть две родинки под глазом – такие же, как у меня.
– Видишь?
В следующую секунду светлячки в банки засветились все разом, и даже ярче, чем раньше.
Одиннадцатью годами ранее
22
