Ящик тумбочки у кровати бабушки с шумом захлопнулся.
– Он спросил об этом из-за ребенка?
– Даже думать об этом боюсь.
Бабушка опять всхлипнула, и мама поспешила сесть с ней рядом. Я увидел, что черное пятно из колыбельки исчезло, значит, мама взяла ребенка на руки.
– Ну, что теперь? Чем я тебя расстроила?
Бабушка зашмыгала носом.
– Ничем. Твоей вины тут нет. Дело в ребенке. Клянусь… я люблю его больше самой себя. Клянусь, это правда. Но каждый раз, когда я беру его на руки… – она тяжело перевела дыхание, – каждый раз чувствую тяжесть ответственности за решение, которое мы приняли.
Бабушка плакала и всхлипывала, но продолжала говорить, хотя речь все больше походила на вой.
– Это самый страшный грех, совершенный в подвале. Самый тяжкий из всех наших грехов.
Из моих глаз потекли слезы. Я вспомнил, как сестра царапала мне спину, оставляя следы, как у папы. Вспомнил единственную слезу, которую она проронила, рассказывая мне о ребенке. Слеза тогда упала на край ее маски.
– Как мы могли такое допустить? – продолжала бабушка.
Мама помолчала и произнесла:
– Мы можем корить себя постоянно, но какой в этом прок?
Бабушка шумно высморкалась.
– И знаешь почему? – продолжала мама. – Потому что, к счастью, у нас есть здоровенький малыш. Такой же милый, как твои внуки когда-то. Мы будем заботиться о нем, как и о них. У этого ребенка впереди целая жизнь. И еще. Мы с тобой, ты и я, всегда будем любить этого малыша больше всех.
Мама вздохнула и прошептала:
– Красавец наш заснул. Такой прелестный, а мать его не любит.
Мама встала, чтобы положить ребенка в кроватку.
– И отец тоже не любит, – добавила бабушка.
Мама опять вздохнула.
– Это не важно, – прозвучал ее голос от двери. – Спокойной ночи. – Она выключила свет, и мы опять остались в темноте.
– Спокойной ночи, – прошептала бабуля.
Я старался дышать очень тихо, пока дыхание бабушки не стало ровным и почти неслышным. Мне удалось придумать сотни объяснений только что услышанному. Убедившись, что бабушка крепко спит, я осмелился перевернуться.
Вскоре появилась моя сестра.
В комнату проникли блики телевизионного экрана, исчезнувшие сразу, как вспыхнул свет. Я закрыл глаза рукой, чтобы привыкнуть к новой картине реальности, а убрав, увидел две ноги у колыбели. Я прижал подбородок к полу, чтобы увеличить обзор. Сестра положила руку на животик малыша и покачала. Ребенок спал.
Сестра повернулась чуть в сторону и замерла. Теперь я хорошо видел острый нос ее маски, уголок рта. Наверное, она прислушивалась к дыханию бабушки, так же дышал и я всего минуту назад. Я смотрел, как поднимается и опускается ее грудь, и вдыхал и выдыхал в унисон, то замедляясь, то ускоряясь.
Сестра опять покачала младенца.
Она чего-то ждала.
Затем рука оторвалась от животика ребенка и опустилась в один из карманов на ночной сорочке с пятью кнопками. Она медленно расстегнула их одну за другой, не сводя глаз с малыша. Пальцы быстро шевелились в кармане, словно он жил своей жизнью, например, там завелись тараканы.
Скрипнула бабушкина кровать, и раздался ее голос:
– Еще не время.
Пальцы выскочили из кармана со скоростью настоящих тараканов.
– Если покормишь его сейчас, потом все равно придется вставать, – добавила бабушка.
Маска сестры повернулась к ней, потом опять к ребенку и обратно.
– И выключи свет. Его будет непросто приучить к темноте. Гораздо сложнее твоего брата.
Я улыбнулся в ладошку, будто выиграл приз.
– Откуда ты знаешь, что я включила свет? – поинтересовалась сестра.
– Думаешь, я не слышала щелчок выключателя?
Сестра подошла к двери и с силой ударила по выключателю.
– И теперь слышала?
– Отлично, – спокойно ответила бабушка, игнорируя язвительный тон сестры. – Без света лучше.
Из темноты постепенно выплыли пол, колыбель и ножки кровати. Ко мне приближались два пятна – ноги сестры. Что-то коснулось моей спины – матрас, просевший, когда она села. Я положил банку на бок и прижался щекой к полу. Я вспомнил, как мама объясняла мне, что лапша – это расплющенные на столе спагетти.
Пружины дрогнули, сильнее надавив на спину. Я выгнулся, чтобы повторить контуры матраса. Растянулись резинки маски и щелкнули. Шуршание – маска легла на тумбочку.
Вскоре сестра дышала в точности как бабушка.
Я долго лежал и прислушивался к ним обеим, стараясь подстроиться. Я несколько раз моргнул, чтобы прогнать сон, и провел рукой по шершавому от крупиц бетона полу. Такое же ощущение было, когда я гладил волосатую складку на лице папы.
Глаза закрылись, кажется, всего на секунду.
Оказалось, не на секунду.
Меня разбудили торопливые шаги.
Кто-то ходил по комнате.
Я распахнул глаза, испугавшись, что это Человек-сверчок вернулся в подвал за ребенком, которого ему не удалось выкрасть в первый раз. Или чтобы посадить в свой мешок меня за то, что я прячусь под кроватью и шпионю.
Моргнув несколько раз, я вспомнил о своей миссии и решил, что около двери в комнату ходит папа. Он хочет сделать так, чтобы у сестры опять пошла кровь или в животе ее появился ребенок.
Матрас с одной стороны кровати надо мной приподнялся, я уже был готов дать команду светлячкам загореться. Чьи-то ноги ступали по полу около колыбельки. Я услышал, как сестра напевает, не открывая рта. Мм… мм… Это была мелодия из любимого фильма отца. Самая грустная из всех, что я слышал. Теперь я смог разглядеть фигуру сестры около кроватки малыша.
На самой высокой ноте сестра замолчала, и ребенок заплакал.
– Я же тебе говорила, – сказала бабушка таким глухим голосом, словно он вылетел из страны снов и не сразу добрался до этой комнаты. – Включи свет.
Сестра не ответила, но сделала, как велела бабуля. Услышав щелчок выключателя, я изо всех сил зажмурился, но потом немного расслабился, слушая грустную мелодию, от которой ребенок то кричал громче, то успокаивался.
Я хотел выглянуть из-под кровати, но вспомнил, что сестра сняла маску перед сном и положила на тумбочку. Лучше я буду смотреть ей на ноги. Я поднял глаза выше, к ее бедрам, потом увидел ножки малыша, которого она держала на левой руке. Пальцы утонули в складках подгузника.
Продолжая напевать, сестра расстегнула верхние пуговицы сорочки и достала грудь.
Я заметил фиолетовый кружок у соска и подался вперед, чтобы увидеть больше, однако не забыл об осторожности и остановился прямо у рамы кровати, загораживающей лицо сестры.
