Мама расправила плечи и вскинула голову. Папа в кресле подался вперед, положив локти на колени. Я не смог устоять на месте и подбежал к малышу.
– Что это значит? Как это – не спит? – спросила мама и взяла ребенка у бабушки.
– Он не спит, – повторила та.
Яйца на сковороде зашкворчали, по кухне поплыл легкий запах гари. Мама встала, с тревогой повернулась, потом опять посмотрела на малыша, быстро потрогала губами его лоб и шею ниже ушка и облегченно вздохнула.
– Что за глупости, – с упреком сказала она бабушке. – Конечно, он спит. И дышит ровно. Жара у него нет. Прекрати нас пугать.
– Но почему он не просыпается?
– Он же ребенок, – вмешался я. – Может спать, когда захочет.
Мама рассмеялась, но бабушкино лицо оставалось по-прежнему озабоченным.
– Тогда попробуй его разбудить.
Мама села, положила ребенка на колени и пальцем потрясла его головку. Малыш никак не отреагировал.
– Обычно каждое утро он меня будит, – вещала бабушка. Я заметил, как дрожит ее голос. Пальцы ее нашли на груди крест и сжали в кулаке.
Мама принялась попеременно поднимать колени, пятки выскочили из тапочек и опускались на голый пол. Так играл со мной папа, когда я был маленький. Он держал меня за руки и подбрасывал, поднимая колени. Я смотрел на лампочку на потолке и становился ковбоем, скакавшим на лошади по прерии, как в фильмах, которые папе никогда не надоедало смотреть. Иногда я даже осмеливался отпустить его руки, с лихим криком хватался за невидимую уздечку и пришпоривал коня. Правда, потом игра наша прекратилась, папа решил, что я уже слишком тяжелый, чтобы скакать на его коленях.
– А сегодня я еще не слышала его плача, – продолжала бабуля. – С ребенком что-то случилось.
Мы смотрели на младенца и молчали. Слышно было, лишь как шипят яйца на сковороде и пятки мамы бьются об пол.
У входа возникла фигура сестры.
– С ним что-то случилось? – спросила она, не дождавшись ответа, вошла и взяла ребенка. Потом повернулась к плите, от которой поднимался дым. Яйца уже стали черными. – Вы ждете, когда начнется пожар. Опять?
Отец вскочил на ноги, постоял несколько секунд, поцокал языком и стремительно вышел из комнаты. Сестра проводила его взглядом. Лицо за плотной маской зашевелилось. Может, сестра улыбнулась? Невозможно представить.
Подойдя к маме, я вытянул руки и спросил:
– Можно мне?
Она кивнула, и я взял племянника, устроив на локте, как учили, и встал в пятно света.
– Только осторожно, – предупредила мама. – А что ты делаешь?
– Что он делает? – оживилась бабушка. Ей тоже было интересно.
Я сел, как и в тот день, когда малыш родился, повернулся ко всем спиной, будто защищая от них младенца.
– Что ты делаешь? – спросила мама.
Я переместил ребенка так, чтобы свет падал ему на лицо.
– Ты еще не знаешь о том, что дверь заперта, – прошептал я. – А это солнце. Смотри.
Племянник открыл глазки и захныкал.
– Видите? – услышал я за спиной голос сестры. – С ним все в порядке.
15
Вечером, когда я чистил зубы, в зеркале появилась маска сестры.
– Значит, ты был в ванне? – спросила она.
Она сжала мою руку, взяла зубную щетку и окунула ее в белую пену, которую я только что выплюнул в раковину. Были дни, когда нам приходилось всем так чистить зубы или пользоваться содой, а порой и просто водой. К счастью, зубная паста появлялась снова. Среди таблеток-витаминов, которые ежедневно давала нам мама, был кальций, который очень полезен для зубов.
Сестра принялась яростно чистить зубы, и мы смотрели друг на друга в зеркало. И молчали. Я вытащил щетку изо рта и сплюнул. Потом сестра. На ее подбородке повисла красноватая слюна, от которой тянулась тонкая ниточка к лужице в раковине. Сестра подняла голову, и ниточка лопнула, кусок ее прилип к маске.
– Разве это нормально? – спросил я, указав на кровь.
– Учитывая, как мы живем, да.
Сестра быстро смыла слюну и вытерла подбородок рукавом ночной сорочки. Потом она позволила мне прополоскать рот, зачерпнула воду сама и завернула кран. Взяв меня за руку, она без слов потащила из ванной, как мама прошлым утром. Я сопротивлялся и упирался, пока не положил на место зубную щетку и проверил, что мыло лежит в мыльнице.
Мы вошли в комнату сестры. Она посадила меня на край своей кровати, а сама подошла к ребенку. Вся семья была в общей комнате после обеда.
Сестра повернулась ко мне и прислонилась бедром к решеткам кроватки.
– Скажи, ты всю ночь был в ванной?
Я кивнул, просунул сложенные ладони между коленями и сжал. На мне были только белые трусы.
– И что? – Сестра склонила голову. Я обратил внимание, что дверь она оставила открытой.
Сестра прошла, закрыла ее, почти бесшумно, и повернулась через плечо ко мне.
– И что ты видел?
– Ничего не видел. – Я сказал правду.
– Ты проснулся, когда я вошла?
Над ответом на этот вопрос я думал чуть дольше.
Сестра подошла и села рядом, положив руку мне на плечо. Нос ее маски почти касался щеки.
Я медленно кивнул.
– Что ты слышал?
Я пожал плечами.
– Говори, что ты слышал.
Маска уперлась в щеку.
– Тебя вырвало.
– Не ври. Меня не рвало.
– Я слышал, ты… – Я покосился на нее и не стал произносить слово, а показал, что она тогда делала.
– Но меня не вырвало.
– А потом ты что-то мыла.
– Я мыла руки. Что еще?
– Потом раздался шум в коридоре, и ты убежала.
– Это был папа, верно? – Острый нос сестры наконец отодвинулся от моего лица. – Что он делал, когда вошел в ванную?
– Ты оставила мыло на краю раковины.
– Я не об этом. Зачем папа приходил в ванную?
– Не знаю.
– Может, он приходил посмотреть, что делала я?
– Он меня отчитал. О том, что ты была там, он даже не знал.
– И зачем он тогда приходил?
– У него были царапины на спине, – вспомнил я. – Он их ничем не обработал.
– Царапины, – произнесла сестра и задумчиво провела пальцем одной руки по ногтям другой.
– Потом я видел, как он мылся… – Я смутился и посмотрел на трусы. – Там. Ну, ты понимаешь. Потом сходил в туалет и отругал меня за мыло.
Сестра будто меня не слушала. Она продолжала водить кончиком пальца по ногтям.
