Я потерся щекой о шершавую ладонь. Мамин нос коротко свистнул.
– Спасибо, что принесла подушку, – прошептал я.
– Подушку? – Улыбка исчезла с ее лица. – Я?
Я погладил мамину руку, как и ночью. Складку между двумя косточками. Пятнышко обожженной кожи у большого пальца. Широкий шрам на запястье.
Мама все поняла.
– Ладно, давай ее мне, отнесу обратно в твою комнату. Папа не должен об этом знать.
Она схватила за угол подушки, зажатой между моих ног, и потянула. Я зашевелился, чтобы маме было легче ее вытянуть.
– Папа уже знает, – сказал я. – Он заходил ночью.
Мамины глаза распахнулись, но их выражение было мне непонятно. Щеки стали красными.
– И мне не стоит сердиться из-за подушки, так?
В дверях ванной появился отец.
Мама вздрогнула и развернулась, спрятав подушку за спину, словно он мог ее не заметить.
– Тебе непременно нужно было разбудить мальчика? – спросила мама.
– Ну, пришлось, он ведь спал в ванне. Мне надо было включить свет. Он бы в любом случае проснулся.
Папа прошел к унитазу и посмотрел на поднятый круг, который сам оставил в таком положении после ночного посещения. Он встал напротив, чуть расставив ноги.
– Ты говоришь так, будто мальчик сам решил здесь спать, – продолжала мама.
Папа издал стон от удовольствия помочиться.
– Это не имеет значения.
За стеной ванной послышалось шевеление, затем быстрые шаги по коридору, шумные, как стук колес поезда. Дверь ударилась о стену, и появился мой брат.
– Па, – сказал он, оглядев отца, – мне очень надо. – Он прижал обе руки к паху.
– Так давай. – Отец отодвинулся в сторону, освобождая место для сына.
– Но мне же надо встать на колени.
Папа захихикал, и мама шлепнула его по плечу.
– Да, да, я знаю. – Отец повернулся и взглянул на маму. – Прости.
Он отошел, открывая брату доступ к унитазу. Тот поспешил опуститься на колени. Он так же застонал от удовольствия, но значительно громче папы. Я поднялся в ванне и стал смотреть, как струя врезается в стенку унитаза.
Папа уже мыл руки у раковины.
– Смотри и учись. – Он намылил руки и аккуратно положил розовый кусок в мыльницу в форме рыбки. – Все надо класть на место. Понял? Обратно в мыльницу.
– Давай вылезай уже из ванны, – поторопила меня мама.
Брат встал и потянул за цепь.
В дверном проеме появилась сестра. Два глаза в прорезях маски были похожи на двух зверьков, попавших в клетку. Она оглядывала помещение, а я рассматривал кнопки на сорочке. Пять штук, которые она одну за другой расстегнула ночью. Я вспомнил, как ее тошнило.
– Давай же, сынок, – поторопила меня мама.
Я взял ее руку и выбрался из ванны.
– А что этот сопляк здесь делает? – недовольно спросила сестра.
– Не называй его так, у него есть имя, – вступился за меня папа.
– Что он здесь делает?
Отец вытер руки и повесил полотенце на место.
– Иногда слов недостаточно, детей приходится наказывать.
Сестра выжидающе молчала. Очевидно, такого объяснения ей было недостаточно.
– Папа наказал его и отправил спать в ванну, – пояснила мама и подтолкнула меня к выходу. – Из-за случая с крысиным ядом.
Когда я проходил мимо сестры, тонкие паучьи пальцы сжали мое плечо.
– Спать в ванну? – переспросила она. – Ты был здесь всю ночь?
Я кивнул. С лицом под ее маской что-то происходило, но я видел только, как изменился цвет глаз.
– И… – Сестра замолчала и нервно сглотнула. – Ты правда спал здесь всю ночь?
Я сразу понял, каков истинный смысл вопроса.
– Нет, – ответил за меня отец. – Он крутился около умывальника. А потом я нашел мыло вот там. – Он ткнул в раковину.
Сестра теребила пальцами кнопку на сорочке. С губ слетело какое-то бормотание, видимо связанное с неприятными мыслями. Она попыталась перехватить мой взгляд, но мама потянула меня за руку, и мы вышли из ванной прежде, чем я успел что-то ответить. Белая маска скрылась из вида.
– Ты его разбудил? – спросила сестра отца, и эта фраза была последней, что я слышал из их разговора.
Мама привела меня в комнату и положила подушку на место в изголовье. Приподнявшись на мысках, она потрогала простыню на постели моего брата, поморщилась, стащила ее вниз и перекинула через руку.
– Иди в кухню, – сказала она мне. – Я готовлю завтрак.
Мама вышла, а я сразу открыл свой ящик. Скорлупка от яйца лежала в гнезде из футболки. Светлячки приветствовали меня зелеными вспышками.
– Нет, – ответил им я, постучав по стенке банки, используя азбуку Морзе. – Я не ушел из подвала.
Войдя в кухню, я увидел бабушку в общей комнате. Она держала на руках ребенка.
– Доброе утро, – сказал ей я и подошел, чтобы обнять. Я любил прижиматься к ее мягкому телу, класть голову на грудь, ощущать щекой ткань платья и вдыхать запах ароматной пудры. Однако сейчас бабушка отстранилась от меня.
– Плохо, – сказала она и отошла еще дальше. – Малыш не просыпается.
Услышав шорох за спиной, я повернулся. Из двери ванной высунулся нос маски сестры. Один глаз ее был скрыт дверной рамой. Завидев меня, она поспешила скрыться со скоростью взлетающей стрекозы.
– Что это значит – малыш не просыпается? – спросил отец, сидящий в полосатом кресле.
Каждый день он поворачивал кресло – днем и вечером к телевизору, утром так, чтобы сидеть лицом к кухне. Оттуда папа наблюдал, как мама готовит завтрак, и задавал вопросы, не надо ли что-то починить. Например, дверцу шкафа, если та начинала проседать, или переставить полки, увеличив или уменьшив расстояние между ними. Тогда он доставал свой ящик с инструментами и был несколько часов занят работой.
Однажды я заметил, как мама сама откручивает винтики на петлях, чтобы потом попросить папу починить дверцу.
Мама вылила два яйца, предварительно разбив скорлупки, на сковороду, вытерла руки о фартук и, не обращая внимания на брызги масла, подошла к ходившей вокруг стола бабушке. Та не сводила глаз с малыша и похлопывала кончиком пальца по его губам.
– Ну же, просыпайся, – приговаривала она.
– Пусть ребенок спит, если хочет, – заявил папа из кресла. – Он и так постоянно плачет.
– Но что с ним могло случиться? – Мама положила руку на талию бабушки и отодвинула стул, чтобы усадить ее. Сама мама села рядом.
– Он не спит, – прошептала бабуля.
