Я вышел из общей комнаты с малышом на руках. За спиной хрустнула скорлупа арахиса, я услышал первую реплику и сразу понял, что это за фильм.
Я остановился у комнаты бабушки и сестры. Сзади, в общей комнате, вспыхнул яркий свет. Я посмотрел на закрытое окно в конце коридора. Когда свет разлился снова, я увидел в нем свое отражение и пошел к нему. Непривычный свет изменил формы и разбросал по стенам странные тени. На мгновение я будто ослеп и уже не видел привычный коридор. Свет погас и вспыхнул снова, позволяя увидеть себя в окне. Я действительно похож на привидение, о котором говорил папа.
Привидение, заглядывающее в дом снаружи.
Малыш в моих руках зашевелился. Он прижался лбом к моему плечу, издавая странный звук, похожий на воркование. Сделав еще несколько шагов, я встал совсем рядом с окном. Потом открыл его и поднял ребенка так, чтобы он видел темноту. Вспышка света от экрана позволила мне отчетливо разглядеть, что за решетками ничего нет. Коробка внутри коробки.
Легкий ветерок дунул в щель, и ресницы малыша дрогнули. Он вытянул губки, привычно ища грудь.
– Это ветер снаружи, – объяснил я и прижался к его щеке. – Чувствуешь, он пахнет совсем иначе. Я не понимаю чем. Ты понюхай.
Я закрыл глаза. Мягкая кожица племянника приятно грела щеку. Его крошечное сердечко билось под моей рукой, прижатой к его тельцу. Я ощущал, как он вдыхает и выдыхает, наполняясь воздухом, прилетевшим оттуда, где ни ему, ни мне никогда не побывать. Я тоже глубоко вдохнул влажный воздух. Грудь малыша приподнялась под моей рукой.
Мы дышали дуэтом.
Открыв глаза, я подцепил пальцем маленькую ручку племянника, и он сразу сжал его. Потом он обхватил другой ручкой решетку, наверное решив, что это тоже палец, но сразу отпустил и потянулся куда-то между прутьями. Потом поднял вторую ручку и стал тоже тянуться вперед, к неизвестности за окном, сжимая и разжимая кулачки.
– Тебе туда нельзя, – прошептал я.
Младенец скривился, готовясь заплакать, и открыл рот, показывая мне беззубые десны. Когда раздался крик, я прикрыл его рот ладонью.
– Тсс, нас может услышать папа.
Малыш задрыгал ножками и закрутил головой, пытаясь освободиться и плакать во весь голос. Я попытался успокоить его, стал тихо нашептывать на ухо, но в этот момент из телевизора донесся дикий женский крик.
– Послушай, – сказал я. – У меня есть идея. Только не надо плакать.
Я поднял его и стал держать прямо напротив окна. При следующей вспышке света мы отразились в стекле вместе.
– Смотри, мы с той стороны, снаружи.
Глаза малыша распахнулись. Я улыбнулся части себя, которая была не в подвале. И она улыбнулась мне в ответ. Свет внезапно погас, и наши отражения исчезли.
Мы опять были в темноте. Заложники подвала.
Совсем рядом свистнул мамин нос.
– Ты действительно так хочешь уйти отсюда? – спросила она, встав за спиной.
От страха я лишился дара речи.
Из гостиной папа спросил маму, остановить ли ему фильм.
– Нет, не стоит. Я буду в ванной. Мне все равно не очень интересно. – Мама взяла из моих рук ребенка. – Иди в кровать и жди меня, – прошептала она.
Прежде чем лечь, я пожелал спокойной ночи светлячкам, несколько раз стукнув пальцем по стенке банки. Их ответом стало яркое перемигивание. Я не забыл проверить, на месте ли скорлупка. Цыпленка по-прежнему рядом не было. Я смотрел в потолок, все еще видя перед глазами волшебные огоньки.
Они исчезли до того, как мама вошла в комнату. Она села на край кровати и тщательно подоткнула под меня простыню с обеих сторон, натянув ее до самого моего подбородка. И поцеловала, как всегда, пощекотав грубой кожей.
– А куда там можно идти? – спросил я.
Мягкая ткань простыни дарила тепло и уют. Мама несколько раз моргнула, глаза ее закрывались попеременно. Сначала тот, что над обожженной щекой, потом над здоровой.
– Что? – спросила она.
– Снаружи есть место, куда идти?
– Ты хочешь в туалет? – Мама покосилась на дверь.
– Нет же, ма. – Я знал, она специально делает вид, будто не понимает. – Ты спросила, хочу ли я уйти отсюда?
– А какое имеет значение, есть ли там куда идти?
Она провела большим пальцем по моим бровям и добавила, понизив голос так, что он больше походил на шепот:
– Человек полетел на Луну, не зная, что там найдет. И ты тоже хочешь? Ты бы ушел из подвала, если бы мог? – Некоторые звуки невозможно было разобрать, вместо них я слышал лишь свист.
– Один?
– Да, только ты.
Поддавшись внутреннему порыву, я спросил неожиданно для себя:
– С ребенком?
Мама ответила не сразу.
– Нет. – Она покачала головой.
– А как я отсюда выберусь? На окнах ведь решетки. А о двери в кухне папа сказал неправду. Она всегда была закрыта.
– Сынок, я спросила тебя не об этом. – Представь, что ты можешь выйти. Допустим, у меня есть волшебный мелок. – Она подняла руку, будто сжимала что-то пальцами. – И я могу нарисовать дверь в потолке. Она выведет тебя наружу. Ты бы ушел?
В щель двери пробрался луч света из коридора и осветил мамино лицо.
– А ты пойдешь со мной?
– Нет.
– А бабуля?
– Нет, она не сможет.
– И папа?
– Только ты один.
Я закрыл глаза и задумался, теребя от напряжения угол подушки. В нос ударил запах морковного супа, разлетавшийся по подвалу вечером. Я ощутил прикосновение мягкого полотенца, в которое мама заворачивала меня после ванны. Вспомнил, как мы весело смеялись, собравшись всей семьей у телевизора. Я подумал о бабушке, глубоко вдохнул и почувствовал запах пудры.
Я резко открыл глаза. Одно дело – смотреть на свое изображение в окне и представлять, что ты снаружи, и другое дело – по-настоящему там оказаться.
– Нет, – ответил я.
– Ты бы не ушел из подвала, если бы смог? – Свет озарил комнату. Мамины глаза смотрели на меня из большой тени.
Я замотал головой.
– Точно?
– Точно. – Откинув простыню, я сел и обнял маму. – Я хочу всегда жить с тобой.
Грудь ее поднялась и опустилась, нос присвистнул, забурлил, и мама резко вдохнула. Я отстранился от нее. В комнате опять было темно, поэтому я видел лишь очертания ее головы и плеч. Вытянув руку, я прикоснулся к ее глазам – мокрые.
– Почему ты плачешь?
– Я не плачу. – Она махнула рукой, отмахиваясь от моих пальцев, как от мухи. – Тебе пора спать.
– Нет, ты плачешь, – не унимался я.
