Я услышал, как щелкнули резинки.
– Вот, молодец, – улыбнулся папа и пропустил меня вперед. – Теперь можешь войти.
Отец подождал, пока я устроюсь около унитаза.
Сестра зацокала языком.
Из комнаты послышался голос мамы:
– Прошу, заставь его прекратить. – Она имела в виду моего брата.
Папа взял стоящую на краю раковины коробку с ядом и положил на бачок унитаза.
– Ты разложишь яд, – сказал он мне. – Этой, которая в маске, я не доверяю. Один кубик под этот шкаф. – Он указал на тот, что стоял под раковиной. – И один под тот. – Отец ткнул пальцем в шкаф с полотенцами. – И один за дверь. Ты понял?
Я кивнул.
– И потом тщательно вымой руки, – добавил папа. – А то свалишься мертвым где-нибудь в уголке.
Он зашагал по коридору в кухню, где все еще маршировал, насвистывая, мой брат.
Я вытащил несколько кубиков яда из коробки. Они были бледно-голубые. Сестра следила за мной в зеркале, как я раскладываю отраву точно туда, куда велел папа. Она ударила несколько раз по струе воды, разбивая ее на брызги, и отражение маски словно размыло дождем. Когда я положил последний кубик за дверь, сестра капризно произнесла:
– Теперь я могу умыться?
Я кивнул и вышел из ванной. За мной хлопнула дверь – сестра толкнула ее изо всех сил.
Я передал коробку с ядом папе, который уже занял место на велосипеде. Он пристроил ее между балками на раме.
Возвращаясь в свою комнату, я увидел за окном две горящие зеленые точки и опасливо огляделся. На мгновение в рамке дверного проема появилась мамина рука, от которой тянулась черная нить. Дверь в бабушкину комнату была закрыта, после завтрака она больше не выходила.
Два жука кружили за окном, прилипая иногда к стеклу, будто хотели заглянуть внутрь. Я открыл окно, и они опустились мне на ладонь.
– Вы прилетели сверху, так ведь? – спросил я.
В нашей спальне брат молча сидел на краю кровати. Штанины пижамы были заправлены в носки, он продолжал насвистывать марш через рассеченную губу. Увидев меня, он раскинул руки, как мужчина на кресте бабушкиных четок, потом поднялся и остался стоять не шевелясь.
11
Бабушка с нами не ужинала. Мы ждали ее, как и раньше за завтраком, но вскоре над тарелками с супом растекся ароматный пар, и папа разрешил нам приступать. На этот раз за дары Того, Кто Выше Всех, благодарила мама. Когда бабуля все же выбралась из своей комнаты, мы уже облепили диван со всех сторон, с экрана телевизора на нас падал свет, отраженный от снега в кино. Настало время, когда вся семья смотрела фильм.
Бабушка пошаркала к дивану и села, сложив руки на коленях. Я лежал на полу совсем рядом и сразу почувствовал запах пудры. Папа, как всегда, развалился в любимом полосатом кресле, вытянув одну ногу и положив другую, согнутую, на колено. На животе его стояла миска с арахисом, и он ловко разламывал стручок большим пальцем.
Брат спросил, можно ли ему вставить кассету в магнитофон. Он помахал ею, как драгоценным трофеем, и плюхнулся на пол у тумбы с телевизором. Мебель в комнате задрожала. Брату удалось выполнить желаемое с третьей попытки. Сестра захлопала в ладоши.
Она тоже сидела на полу и укачивала ребенка. Малыш, к счастью, спал. Стоящая рядом мама вытирала тарелки и легонько шлепнула сестру полотенцем по голове, чтобы та не насмехалась над братом.
– Осторожно, у меня на руках ребенок, – возмутилась сестра и повернулась к маме спиной, будто защищая сына.
– Да брось ты! – усмехнулась мама и опять шлепнула ее полотенцем.
– Мама! – взвизгнула сестра.
Та улыбнулась и пошла к раковине. Она редко смотрела фильм, сидя вместе со всеми, как правило, ходила туда-сюда. Или вытирала посуду. Или обсуждала что-то с бабушкой, или отбирала картофель для обеда на завтра. Или стояла у дивана и грызла ногти, следя, чтобы они не падали на пол. Она хранила их во рту, пока не доходила до последнего пальца, а потом выплевывала в мусорное ведро. Ногти у мамы всегда были в зазубринах и походили на маленькие пилы.
– Включайте, я сейчас подойду! – крикнула она из кухни.
Но мы знали, что она не сядет.
– А можно и мне посмотреть? – спросил я, не отрывая щеку от пола. Я лежал, раскинув руки в стороны. Мне нравилось ощущать прохладу керамической плитки.
Папа перестал чистить арахис.
– А какой фильм ты выбрал? – спросил он брата.
Тот посмотрел на магнитофон, потом на меня и ухмыльнулся. С экрана на его лицо падали синие полосы. Брат встал и направился к креслу папы. Название он прошептал ему на ухо.
– Нет, тебе нельзя, – заключил отец. Отшелушив орешек, он бросил его в рот.
– Давайте посмотрим другое кино, – предложила бабушка.
– Не важно, ему уже пора спать. Он чуть не заснул.
Бабуля повернулась к маме. Я видел, как натянулась черная кожа на ее шее.
– Он прав, – сказала мама и просунула палец между губ. – Пора спать.
Она подошла ко мне и потрепала по голове.
– Пойдем.
Сестра подняла голову.
– Возьми с собой ребенка.
Словно поняв, что сказала мать, малыш заплакал.
– А сейчас что ему не нравится? – Она подняла ребенка на вытянутых руках и стала разглядывать. Глаза в прорезях маски стали узкими, как щелочки. Ножки младенца висели над самым полом, он сучил ими, тряс головкой и одновременно кашлял.
Бабушка быстро опустилась рядом с сестрой, подхватила малыша, положила себе на грудь и похлопала по спинке.
– Что с ним? – вытянула шею мама.
Бабушка опять несколько раз шлепнула ребенка по спине, и он срыгнул. Так громко, совсем как взрослый.
Брат загоготал. За ним сестра.
Папа крякнул, откашлялся, подавляя смех, и бросил в рот орешек. Шелуха прилипла к его нижней губе, но потом упала обратно в миску, когда папа стал жевать. Мама улыбнулась, шумно выдохнув через нос. Я не выдержал и рассмеялся. Даже бабуля улыбнулась, на этот раз по-настоящему: стали видны ее белые зубы, а бровь, которая почти без волос, поднялась на середину лба.
Мы смеялись, как настоящая большая семья, а музыка из телевизора нам аккомпанировала. Я посмотрел на экран и увидел фигуру женщины, поднимающую факел к облакам.
– Так, – сказал папа, – довольно. Фильм начинается. Иди и забери ребенка.
– Она сама может его отнести, – вмешался брат.
– Не начинай, – оборвал его отец. – Твой брат с этим справится.
Я взял младенца из рук бабушки. Она погладила меня по щеке.
– Какой ты замечательный мальчик, – сказала она очень странным голосом. – А за меня не беспокойся. Я почти пришла в себя.
