– Что происходит?
Брат взял ее за руку и потащил к ребенку, которого маме так и не удалось успокоить. Брат толкал ее в спину, пока она не упала на колени.
– Не трогай меня! – возмутилась сестра. – Отойди! Не прикасайся ко мне.
Пальцы брата, сжимавшие ее запястье, стали белыми.
– Надо лучше присматривать… – Он стал задыхаться и несколько секунд молчал, удерживая извивавшуюся сестру. – Надо лучше присматривать за ребенком, – выпалил он.
Сестра захныкала, в точности как ее сын.
– Оставь ее, – приказала мама. – Ее вины в этом нет.
– Просто случайность, – добавила сестра. – В этом подвале полно крыс.
Брат отшвырнул ее руку. Сестра принялась тереть запястье.
Вернулся папа.
– У нас есть еще коробка. – Он встряхнул ее, чтобы бабушка услышала. Коробка была красная, похожа на ту, в какой лежала крупа для каши, только меньше. Внутри желтого круга была нарисована голова крысы.
– Может быть, кто-то принесет мне аптечку из ванной? – сказала мама и подула на личико ребенка.
Сестра поднялась с пола и села на кровать. Она вытащила еще одну прядь волос из-под резинок маски и принялась разглаживать ее двумя пальцами.
– Он твой сын, между прочим, – сказала ей мама. – Забыла?
– У него еще есть и отец, – ответила сестра.
Я бросился в ванную за аптечкой. За моей спиной в спальне кто-то вскрикнул. Потом я услышал громкий шлепок.
* * *
Днем я вошел в общую комнату и сел рядом с мамой на коричневый диван. Она зашивала одну из папиных рубашек. На подлокотнике стояла коробка со швейными принадлежностями, ее мама доставала, чтобы помочь моей сестре после родов. Это была очень старая коробка из-под датского печенья. Так было написано на крышке. За нами брат крутил педали на велотренажере, одна из них каждые пять секунд задевала металлическую раму.
Я оглядел мамино лицо в профиль. С этой стороны его изменил огонь. Однажды я застал ее в кухне разглядывающей фотографию. Она касалась ее кончиками пальцев. На ней мама была прежней, до того, как мы спустились в подвал. Она стояла на большом валуне, сжимая коленями юбку. Вокруг взлетала в воздух белая пена от сильных волн, должно быть, одна из них позже обрызгала маму.
Присев, она показала мне снимок. Увидев гладкое лицо с красивыми, правильными чертами, я выхватил рамку и бросил ее на пол, стекло разбилось. Мне казалось, что передо мной маска, как у сестры, скрывающая мамины шрамы.
Подсев к маме на диване, я положил руку так, чтобы она не двигалась, и поцеловал в щеку. Мне нравилось, когда ее глаз закрывался, нравилось прикосновение бугристой кожи, когда она целовала меня перед сном в лоб, нравилось изуродованное веко, на котором появлялись складки, когда она сосредоточенно штопала локоть на рубашке.
Мамин нос присвистнул, когда я поцеловал ее.
– Вчера Человек-сверчок приходил за мной? – спросил я, прижав губы к самому ее уху.
Плечи ее опустились, руки легли на колени поверх рубашки. Потом мама убрала нитки и иголку в железную коробку. Я провел рукой по складке между двумя суставами пальцев, потом по кружочку обгоревшей кожи у основания большого и широкому шраму на запястье.
– За тобой?
Я кивнул.
– Зачем ему за тобой приходить?
Я вспомнил о банке со светлячками, спрятанной в ящике, и том, как серьезно мог навредить ребенку, поставив ее в кроватку. А потом и свои фантазии о жизни наверху.
– Потому что… – Я замолчал. Испугался.
– Скажи, как старик, который вообще не существует, может украсть тебя и спрятать в мешок?
Мама щелкнула меня по носу.
– Я видел его.
– Ты уверен?
Я вытаращил глаза и закивал.
– Ты уверен-уверен, что уверен?
Я знал, что мама шутит, чтобы меня запутать. Но я отчетливо видел мешок, антенны, царапавшие потолок, слышал грохот шагов и треск, когда он терся коленями.
– Я уверен-уверен. Может, он приходил за ребенком?
– За ребенком? А что плохого мог сделать малыш?
Я пожал плечами, не найдя ответа. И тут мне в голову пришла мысль.
– Мама, а вдруг Человек-сверчок – отец малыша?
Она странно подалась вперед, уронив голову, словно шея ее в одно мгновение стала мягкой, как картофельное пюре, и повернулась к брату, чтобы убедиться, что он не слышит наш разговор.
– Ты говоришь глупости, – сурово зашептала мама, глядя мне прямо в глаза. – Если бы тебя услышал отец… Сынок, прошу, послушай меня. Человека-сверчка не существует. Его нет. Тебе ничто не угрожает.
– Но, мама, я его видел.
– Человека-сверчка не существует. И ты даже не знаешь, откуда берутся дети, до этой страницы мы еще не дошли.
– Уверен, этот процесс мало отличается от размножения у насекомых, а я много читал об этом в своей книге.
Мама улыбнулась. Глаз ее закрылся.
– Поверь, сынок, очень отличается.
Мама расправила рубашку и опять достала из коробки иголку и нитки. Коробка скользнула по подлокотнику и перевернулась. Увидев рассыпавшиеся сокровища, я стал перебирать содержимое.
– А это что?
– Твои молочные зубки. – Маленькая коробочка выскользнула из моих рук и покатилась по полу. Крышка отскочила, и зубы разлетелись в стороны. Брат остановился, но не слез с велосипеда.
– Иди, иди, – сказала мама. – Я сама все соберу. Еще не хватало выколоть глаз иголкой.
Я тайком схватил один зуб, пока мама не видела, и выбежал из комнаты.
В коридоре папа разговаривал через дверь с сестрой в ванной комнате. Внутри лилась вода.
– Надень, – сказал папа.
– Мне надо умыться, – послышался ответ.
– А мне надо разложить это в ванной. – Отец потряс коробкой с крысиным ядом.
– Тогда входи.
– Я не хочу любоваться твоим лицом. – Папа увидел меня и руку, теребившую резинку трусов. – И твой брат не хочет, – добавил он, подмигнув мне. – Ему тоже надо в ванную, но он не сможет войти, пока ты не прикроешь дырки, что у тебя вместо носа.
Я выпрямился и замер, прислушиваясь к журчанию воды.
Дверь приоткрылась, сестра просунула руку и взяла у папы коробку. Он так и остался стоять с вытянутой рукой.
– Я сама разложу, – сказала она.
Брат в комнате перестал крутить педали и спрыгнул. Пол подрагивал, когда он маршировал по кухне. Как всегда, что-то насвистывая.
Я проглотил слюну и сжал трусы спереди.
– Твоему брату надо в туалет! – выкрикнул отец. – Немедленно надень маску.
