– Что с твоими волосами? – спросил отец. – Мы ведь все здесь.
Бабушка быстро поправила их, как могла. Мама хотела встать, но бабуля ее остановила:
– Не беспокойся, я сама справлюсь.
Усевшись, она пригладила пряди и постаралась улыбнуться, хотя ей удалось лишь создать еще одну складку на опухшем лице.
– Ты хорошо себя чувствуешь? – спросил отец.
– А что у тебя с глазами? – поинтересовался брат.
Бабушка глубоко вздохнула и принялась нащупывать край тарелки. Затем перенесла руку вправо и коснулась седьмой тарелки. Когда она понимала, что мама опять накрыла на семерых, всегда улыбалась, но сегодня подбородок ее задрожал.
– Давайте завтракать, – сказал папа.
– Да, давайте, – поддержала бабушка. Губы ее были неестественно красными, глаза и нос опухли.
– Тебе грустно? – спросил я.
Бабуля поставила чашку на стол и промокнула губы тканевой дырявой салфеткой.
Мама давно объяснила мне, что дырки проела моль, и я долго искал личинки и яйца по всему подвалу. Я хотел накормить их своей одеждой и смотреть, как они растут. Но мама разложила во всех шкафах нафталин, потом несколько дней в подвале пахло только им.
– Вы разве не видите, что бабуле грустно? – обратился я ко всей семье.
Мама опустила голову.
Бабушка положила салфетку на колени. На ее лице я увидел смущение и отчаянную попытку улыбнуться.
– Тебя обидел Человек-сверчок? – спросил я. – Я видел, как он заходил к тебе в комнату.
На глазах бабушки появились слезы.
И тут из спальни донесся плач ребенка.
– Ты оставила его там? – спросил отец.
Бабушка заморгала, словно только вспомнила, что в доме есть младенец.
– Принеси своего сына, – велел отец сестре.
Та поставила на место банку, служившую нам сахарницей, ложка звякнула, задев ее край. Сестра повернулась к бабушке, приставила палец к своему виску и покрутила.
– Не смей так делать, – укорил отец.
– Как? – спохватилась бабушка.
– Никак, – ответила ей сестра. – Я ничего не сделала. Пойду посмотрю, что с ним.
Она положила еще ложку сахара в кофе и закрыла банку крышкой. Постояв несколько секунд, сестра опять села и положила локти на стол.
– Может, ты сходишь? – обратилась она ко мне.
– Я? Но почему я?
Сестра взяла сахарницу и принялась ее разглядывать. Она была похожа на мою банку со светлячками.
– Ну, если ты не хочешь… – Она поставила банку на стол и провела по крышке пальцем. – Тогда я могла бы…
– Ладно, – перебил я, догадавшись, что сестра меня попросту шантажирует. – Я схожу.
Она улыбнулась и отставила банку с сахаром.
– Если он плачет от голода, принеси его сюда.
Брат отодвинулся на стуле так, чтобы преградить мне дорогу.
– Она должна идти, а не ты, – сказал он.
Я попытался обойти его, но он отодвинулся еще дальше от стола.
– Мне все равно, кто пойдет, – смешался отец, – только идите уже. Не могу выносить его крик.
Младенец рыдал и тянулся руками к потолку, будто хотел, чтобы Человек-сверчок нашел его и унес. Я положил руку на животик племянника и стал раскачивать в стороны. Малыш успокаивался. Я поднес палец к самому его рту, он схватил его губками и стал посасывать. Вскоре на лице появилось выражение полного разочарования.
Я заметил в одном месте большой бугорок под простыней и сделал шаг в сторону. Сначала я решил, что ребенок сучит ножками, но понял, что расстояние до бугра слишком большое. Не могла же одна часть его тела отделиться и существовать сама по себе. Бугорок переместился в угол кроватки. Я встал на цыпочки, чтобы взять племянника на руки. Прежде чем я успел поднять его, нечто вскарабкалось ему на грудь. Простыня справа расправилась и теперь лежала ровно на матрасе, но выпуклость появилась на груди ребенка, большая, как второе тело.
Я не успел ничего понять и разглядеть, но ощутил, как руку мою щекочут чьи-то усы, между пальцами просунулся серый нос, дернулся и попытался дотянуться до подбородка ребенка. Мой племянник просто отвернул голову.
И тут из-под простыни выползла крыса. Она засеменила по щеке младенца, утопая лапками в мягкой плоти. Передние лапы нашли точку опоры на носу малыша, а задние около уха, и животное остановилось. Когти впились в кожу ребенка, и тот громко закричал. Крыса махнула хвостом и опустила кончик прямо на губы малыша. Нос тем временем стал обнюхивать его левый глаз, почти касаясь длинных ресничек.
Я дрожащими руками попытался поднять младенца. От напряжения заболели мышцы на спине.
Крыса пробежала по головке племянника, неестественно изогнула шею и спрыгнула в кроватку. Хвост мелькнул между рейками, потом в углу комнаты. Я поцеловал племянника в лобик и прижал к груди, придерживая голову сзади, чтобы шея держалась ровно. На лице у него появились две капельки крови.
– Этот ребенок когда-нибудь замолчит? – выкрикнул из кухни отец.
Я сел на пол, прислонившись спиной к кровати бабушки, и большим пальцем вытер капли крови.
– Разве так трудно его успокоить? – спросил отец.
– Если он голоден, неси его мне, – добавила сестра.
От шока у меня сжалось горло, не позволяя что-либо ответить. Я сидел и ждал, пока наконец не услышал шаги бабушки.
– Что случилось? – спросила она из коридора.
Пройдя в комнату, она наткнулась на меня и удивленно вскинула бровь.
– Эй, что с ним? – спросила она, опускаясь на колено, и коснулась рукой малыша. – Все хорошо?
Я сглотнул ком в горле, открыл рот, но не смог ничего сказать, потому опять просто сглотнул.
– Крыса, – наконец пролепетал я сухими губами.
– Не может быть! – вскрикнула бабушка и прижала малыша к своей груди. – Где она была?
– В кроватке, – сказал я. – Огромная крыса, она забралась под простыню. Потом пробежала по его лицу. Бабуля, она его поцарапала.
В комнату вошла мама, за ней отец и брат. Все столпились вокруг нас.
– Что случилось? – спросил папа.
– Спрашиваешь, что случилось? – Бабушка передала ребенка маме и поднялась на ноги. – Крыса, – сказала она, почти коснувшись носом лица папы. – Я же говорила тебе, они не дадут нам житья.
– Крыса? – Мама закрыла рот ладонью.
– Я же положил в угол яд. – Отец покрутил головой. – Может, надо больше, но из-за промедления…
– Кончено, вини во всем его, – перебила бабушка. – Он принес еще яд?
Не сказав ни слова, отец вышел, столкнувшись в дверях с сестрой. Она поправила прядь, зажатую маской, и оглядела кончики волос.
