Будни директора Мытищинской ярмарки были довольно однообразны. К нему постоянно прорывались на аудиенцию разные люди — в основном предлагали посидеть где-нибудь в ресторане и пообщаться. Мялись и пытались понять, как правильно предложить взятку, получить каких-нибудь преференций. А еще на рынке проходили перманентные государственные проверки с целью улучшения материального благосостояния представителей правопорядка. Милиционеры напористо требовали денег и обязательно еще чего-нибудь спиртного. Григорьева всегда удивлял этот факт: о’кей, почему хотят денег — это понятно, но зачем еще просить бутылку водки, если ты и так уже имеешь неплохую сумму в кармане? Возможно, в этом был какой-то непостижимый символизм, но история об этом умалчивает. Со временем служители закона эволюционировали и уже сами угощали выпивкой, но денег все равно хотели, и много.
Сам Григорьев скромно описывает свои тогдашние полномочия так: «Я был простым администратором, который помогал людям развиваться и брал за это деньги». Директора ярмарки действительно интересовало не только зарабатывание налички — это было само собой. Григорьев внимательно наблюдал, как его подопечные развиваются, и расстраивался, глядя на то, что развиваться хотят не многие. Временами директор Мытищинской ярмарки приходил в ярость от того, что кто-нибудь не убрал за собой мусор или содержит контейнер в совсем уж антисанитарных условиях. Тогда Григорьев шел и закрывал точку, пока провинившийся не пересмотрит свое отношение к жизни и бизнесу. В глубине души он был созидателем и неподдельно страдал от недостатка фермента развития в окружающей среде. Родись он на пятнадцать-двадцать лет позже — наверняка выбился бы в серьезные венчурные инвесторы. Но в те времена такого слова не слыхали не только на Мытищинской ярмарке, но даже в Министерстве экономики РФ.
Однажды в числе злостных неплательщиков оказался хозяин рыночной парковки. Андрею Григорьеву это не понравилось, и он распорядился наказать проштрафившегося. В этот солнечный день сотрудники торговых точек пришли на работу, им нужно было открываться и ехать за товаром. Вот только ехать оказалось не на чем. Директор ярмарки попросил крановщика перекрыть большой бетонной плитой выезд с парковки, где стояли рабочие автомобили бизнесменов. Григорьев, как человек образованный и интеллигентный, воспользовался в данном случае метафорой: «Если ты не платишь за аренду, ты перекрываешь кислород развитию всей ярмарки и ответственность тоже несешь перед всей ярмаркой».
Через полчаса у администрации рынка стояла толпа армян, которые занимались грузовыми перевозками. Они понуро переминались с ноги на ногу, ворчали и нервно курили. Григорьева боялись как огня, и никто не решался пойти к нему в кабинет. Среди замурованных автомобилей стояла и «Газель» Турсуновых, которую они как раз недавно купили. Барно и Шерзод раньше никогда не видели Григорьева, не были с ним знакомы и слышали о нем только многозначительное «он человек авторитетный».
«Газель» была жизненно важным элементом рабочего цикла Турсуновых. За короткое время им удалось открыть несколько точек, торговля шла полным ходом — только успевай товар завозить. Барно и Шерзод уже давно подсчитали, что «Газель» приносила по сто долларов в день — да, они и здесь высчитывали эффективность всего «производственного» цикла и понимали, что сколько стоит, до мельчайших подробностей.
Шерзод расстроенно смотрел на здание администрации и мнущихся у него армян. Барно же не скрывала своего возмущения.
— Как так? Неизвестно, когда этот тип заплатит за парковку, а кто вернет нам упущенную прибыль? — сокрушалась она.
— Ну, сходи к директору и спроси, — отвечал Шерзод.
Турсуновы всегда работали по схеме: Барно — боксер, Шерзод — тренер. Барно шла на ринг, Шерзод советовал из-за канатов. Он предложил жене несколько возможных коммуникативных стратегий в разговоре с директором рынка.
— Если он скажет: «А что это я должен только твою машину выпускать», — ты ответь: «Я тебе плачу аренду? Ко мне есть какие-то претензии как к арендатору? Моя машина в день по 100 долларов приносит. Если хочешь, плати мне эти деньги, и пусть она там стоит. Если нет — выпускай».
Барно, как Рокки Бальбоа, рванула к администрации ярмарки и с порога вежливо, но напористо высказала все, чему научил ее тренер. Григорьев был в нокдауне. Он явно не ожидал такой наглости. Но еще больше он не ожидал такого четкого делового подхода — ссылка на грамотно вычисленные 100 долларов в день сразила его наповал. Директор ярмарки слегка растерялся, потом улыбнулся и мягко спросил:
— Тебя как зовут?
— Барно.
— А откуда ты?
— Из Ташкента.
— Давно на ярмарке?
— Еще года нет.
— Ну ладно, — вздохнул Григорьев, — сейчас разберемся и выпустим твою машину.
Шерзод сидел и ждал. Он смотрел на недовольную толпу, считал убытки и думал, как выкручиваться. Он особо не верил, что визит жены что-то изменит. Но вот из администрации вышла Барно.
— Сейчас все будет, — радостно сказала она.
Спустя несколько минут подъехал кран. Барно и Шерзод пошли на парковку, армяне гуськом за ними. Крановщику по рации передали, что нужно выпустить только одну машину и вернуть бетонную плиту на место. Крановщик поднял ее, Турсуновы уехали, а толпа армян безмолвно стояла, провожала их «Газель» непонимающими взглядами, пока большую бетонную плиту ставили на место.
Так началась странная дружба Турсуновых и директора Мытищинской ярмарки. На первый взгляд в ней было мало рационального: где он — большой воротила, практически небожитель, а где они — скромные торговцы отделочными материалами из солнечного Ташкента? Но Григорьеву были интересны эти наивные узбеки, которые, несмотря на всю свою наивность, росли от месяца к месяцу. Было в них что-то от новых времен, которые еще не наступили, но должны ведь когда-нибудь наступить. Еще вчера у этих людей был один обшарпанный контейнер, а сегодня уже точки на всех пролетах ярмарки, штат привезенных из Узбекистана продавцов и постоянно растущий оборот. В том океане возможностей, который представляла собой Мытищинская ярмарка, большинство обитателей медленно, но верно шли ко дну, очень немногие барахтались и считаные единицы были готовы выйти на сушу, чтобы эволюционировать в человека. В некотором смысле Григорьев был управляющим бизнес-акселератора. У него на рынке были полные контейнеры сомнительных стартапов, и он выбирал, кому из тысячи предпринимателей помочь, кто этого действительно заслуживает, кто окупит эту помощь и принесет в конечном счете дополнительный доход и самой ярмарке.
Григорьев был прежде всего бизнесменом, он отвечал перед партнерами, но кое-что все-таки решала и его личная иррациональная симпатия. Например, на Мытищинской ярмарке держал кафе один правозащитник. У него это получалось, мягко говоря, не очень, доход от кафе был невыразительный, еда так себе, толку ноль. Но директор всегда шел ему навстречу просто потому, что тот вкладывал все свои деньги в правозащитную организацию, и это у него получалось гораздо лучше, чем стряпать пирожки с изжогой. Григорьев сам был в глубине души аристократом, он хорошо распознавал нотки благородства в других людях и всегда был готов им подыграть.
